Анна Бердичевская - КРУК

Блюхер оторвался от сыра, полез за пазуху и достал плоскую фляжку с виски. Хлебнул и спросил Чанова:

– Хочешь?

– Нет, – покачал головой Кузьма. – Я водила… Вот Паше бы не помешало.

– Кстати, Паша… он что, правда хочет улететь? В дырку под названием Чердынь?

– Правда.

– Ну вот, видишь… – Блюхер отрезал кусок сыра и закусил. – А Хапров-то каков!.. Про наблюдателя, понимателя, преображателя и творюг… Здорово… Я, кстати, понял, чем они все отличаются друг от друга – знаком заряда и спином … И про Образ с Подобием… Тоже понял. Но сейчас не скажу. Осмыслить надо. Хочу письмо это и Давиду показать. Можно?

Кузьма кивнул и отрезал себе кусок вселенской метафоры.

А Блюхер вдруг запел. Он всерьез и в самом нижнем регистре загудел трагический финал «Элегии» Массне:

«Навсегда» – у Василия прозвучало уже за пределами чановского слуха, ниже нижнего, на инфразвуке.

– Слушай, по-моему, во мне голос рождается … – со значением сообщил Вася. – Я, может, из Церна в Ла Скала сбегу… Или диаконом в храме возглашать стану, у отца Амвросия. А?..

Кузьма не возражал. Он вспомнил длинного, потрясенного очкарика из салона тети Нади и рискнул спросить Васю об этом Паганеле. Блюхер отозвался охотно:

– Его зовут, как меня, Василий. Вася Ключарев, нейропсихолог из Базеля. За четыре года, что живет в Швейцарии, вчера впервые весь вечер говорил и слушал по-русски. Имей в виду – влюбился в Соню. Тебя именно это интересует? – Блюхер вздохнул. – Он не виноват. Не убей его нечаянно на дуэли, отличный, по-моему, парень.

– На дуэль мне впору вызывать всех скопом – посла, баронессу тетю Надю, Генриха… Даже нашего Пашу.

– Знаешь, что я могу тебе посоветовать?.. – Блюхер смотрел на Кузьму строго и в упор. – Предложи-ка ты ей здесь, пока вы не разругались и не разъехались по черным дырам, выйти за тебя замуж. Самым серьезным, официальным и почтительным образом предложи… Впрочем, это я так, чтоб ты не забыл…

Кузьма встал, погладил Васю по большой голове и пошел к себе, к сонной своей Соне. К лучу света.

Он шел по лестнице отеля, по которой до сих пор взлетал, вовсе того не замечая, а сейчас рассматривая каждую ступеньку и даже останавливаясь на некоторых. Он смотрел и понимал – зачем она, эта ступенька. «Чтобы потихонечку прийти к Соне». Он ставил ногу на следующую ступеньку и застревал на ней. «Вот следующая ступенька. Понятно, зачем. А я… зачем?..» – спрашивал он себя, и реальность собственного существования потихоньку исчезла. Он делал несколько шагов, хватался за перила и, слава богу, чувствовал их твердость и прохладу. «У Сони есть шрамы на подушечках пальцев левой руки. Это ее реальность… а теперь и моя реальность. Все ее – мое… пусть они будут, ее шрамы от струн, и музыка на кончиках пальцев… Пусть будут. Иначе это будет не она» . – Он поднимался на следующую ступеньку и снова останавливался. – «А я ее люблю. Всю полностью… со шрамами тоже», – и делал снова шаг вперед и вверх. – «Но где же мои шрамы и мозоли ?.. Зачем Я?.. С Вольфом понятно, он творюга… – рассуждал Кусенька на вполне трезвую голову. – А я-то кто? Зачем?.. Я ведь даже в Бога – то ли верю, то ли нет…» – «Веришь, веришь…» – проворчал голос бабушки Таси в его голове. Кузьма обрадовался и обнаружил себя на лестничной площадке. Там было узкое окошечко, он подошел и заглянул. Озера отсюда видно не было. Это был какой-то совсем другой мир, рай, существующий совсем рядом, но если бы Кузьма не заглянул в узкое окошечко – его как бы и не было никогда. Но был же, оказывается!.. Как царствие небесное, которое всегда рядом… Рай был двориком небольшого дома, в нем, возможно, жил сторож яхтенного причала, или просто кто-то жил-был. По дворику ходил огромный сенбернар, он сунул лохматую голову в куст жимолости, из куста выскочила дымчатая кошка и смылась за дом. Сенбернар удовлетворенно негромко гавкнул, за кошкой не побежал, а вдруг плюхнулся на припорошенный снегом зеленый газон и повалялся по нему, как щенок. Встал, отряхнулся, серьезно поглядел по сторонам. Вот он обернулся, словно почувствовав взгляд Кузьмы, и внимательно на него посмотрел.

Они переглянулись, и Кузьма отошел от окна.

«Ну, ладно. Я существую, – согласился Чанов. – Даже вот сенбернар в своем райке меня заметил… – он снова двинулся вверх по лестнице. – И все-таки, зачем?.. – снова спросил он себя. – И сенбернар – зачем?.. Чем он там занимается? Разве он не знает, что должен не кошек гонять, а в горах альпинистов отыскивать, из снежных лавин выковыривать… Нет, не знает. А Блюхер знает, зачем он?..

В каждый отдельный момент – знает. Потому что – хочет. Чего хочет, для того и создан. Как сенбернар, захотел на кошку гавкнуть – и пожалуйста. Значит – надо, и никаких сомнений!.. И ему надо, и, что удивительно, кошке – тоже, чтоб на нее гавкнули иной раз… Васе – точно так же. Вася в Бога не верит, хотя знает, что без Бога «не сходится». Но верить – не хочет, потому что если Бог есть – то зачем Вася?.. Василий – он ВСЕ САМ… Он не просто так сыр как вселенную в руках держит. А хочет узнать, почему, откуда и куда дырки. Он займется молоком, из которого сыр сделан, потом дойдет до коровы, которая дала молоко… потом догадается, что корова жует траву на альпийских лугах, а корову доит тетка… Он вселенную, именно как сыр, хочет понять всю насквозь, последовательно и целиком, даже и со слезой… И даже – слопать с полным правом, чтобы уж понять до конца, постигнуть до уничтожения. Гаргантюа!.. А я?! Я-то кто и зачем?..»

Тут Кузьма обнаружил, что стоит в коридоре напротив двери Вольфа. Дверь была приоткрыта. Он стукнул в нее и вошел.

Вольф лежал на кровати тощий, как жердь, в белом гостиничном халате с толстой книжкой в руках. Кузьма сделал шаг назад.

– Куда это вы? – строго спросил Вольф. – Пришли, так входите.

Чанов вошел, поздоровался и сел на стул.

– Здесь до вас сидел Паша. Дал ему глотнуть коньяку из Сониной фляжки. Я без этой фляжки и не живу… Павел говорит, что должен ехать в Чердынь.

– Да, завтра отправим.

– Ну вот, видите, как все сошлось. Экий на вас стих тогда, на Ленинградском вокзале в Москве, нашел, всех собрать, почему-то в Швейцарии… Затея как бы бессмысленная. И что важно – получилось.

– Да, получилось… и действительно не знаю зачем.

– Так уж и не знаете! – Вольф не то чтоб рассердился, но бровь одну поднял. – Я ведь сказал как бы, как бы бессмысленная. Вы в самом деле не знаете зачем? А я вот, гордец, написал вам – «Навсегда!» на тощенькой своей книге. И до сих пор не сомневаюсь, что именно на-все-гда. И то, что все мы здесь и сейчас пребываем на берегу Женевского озера – тоже навсегда. Уже не переделать… – Вольф подошел к балконной двери, вдруг обернулся и сказал: – А Соня, а Розовый ваш Цветок! И вы не знаете – зачем?! Терпеть не могу унылых людей, особенно если они счастливчики… Где, кстати, ваша Соня?