Array Коллектив авторов - Прямой эфир (сборник)

Вот мы, мытые и голые, заворачиваемся в полотенца из авоськи и идем в предбанник. Папа в буфете берёт мне стакан ситро, а себе кружку пива. Мы садимся на лавочку и медленно пьём. Папа сдувает с кружки густую пену.

Однажды вечером, совсем поздно, у нас собрались гости. Это произошло, как объясняла мама бабушке – внезапно.

Так бывало часто. Люди пришли шумные, весёлые, и принесли с собой много водки, лимонада, колбасы и горячего хлеба, мама тоже чего-то тащила на стол – помидоры, зелень, крупную хрусткую редиску, жёлтый сыр с дырками…

Все суетились, хохотали и курили, мужчины и женщины.

Этих женщин я любил, они были ласковые и очень приятно пахли. Ногтики у них у всех были накрашены, и губы тоже. Они все меня очень нежно целовали, а я бегал в «папинмамину» комнату и смотрелся в зеркало на шкафу. Мне очень нравилось, что на мне было много красных и розовых следов от поцелуев.

Потом все уселись за стол и меня посадили. Сразу все стали шумно чокаться и говорить папе хорошие слова про какую-то репетицию. И пили они все водку, а мне налили стакан сладкого тёплого лимонада. Бабушка сидела рядом со мной и тоже пила лимонад. Рассказывали какие-то истории про евреев и очень смеялись. И снова пили, и выпили за меня и за бабушку, ей налили, она сопротивлялась, но всё-таки выпила рюмку и заела конфетой. А я грыз редиску и пил уже просто горячий лимонад, мне стало скучно и захотелось спать.

– Женик, пойдём, маленький, на лавочку посидим, а то черти шумят, накурили. Одно слово – артисты! А ты маленький… – так сказала бабушка и вывела меня во двор.

Там было темно, только огромная жёлто-красная луна поблёскивала через густую листву чинар и тутовника. Мы сели на скамеечку, и я ткнулся головой в мягкий бабушкин живот. Мы сидели молча и дышали…

Это бабушка запела свою любимую украинскую песню. Она очень чистенько пела жалобным тоненьким голоском. И мне так стало жалко того, кому боже не дал крыльев!

Я посмотрел в небо – оно было по-южному чёрным и очень-очень звёздным! И эти звёзды были такими яркими, что даже глаза кололи… И никаких никому не надо «крылець», потому что никто и никогда не долетит до этих далеких звёзд, никто и никогда, никакой «сокил» не решится лететь по этому чёрному бесконечному небу… И мне стало так одиноко и страшно под этими звёздами, что я заплакал и даже затрясся на бабушкином животе.

– Что ты, Женичка, болит чего-нибудь, малыш?

– Бабушка! – захлюпал я. – Я знаю, что ты умрёшь, и мама, и папа, и все эти артисты! И никого не будет… Только небо это страшное и злые звёзды… И я тоже умру! Бабушка, Любочка! Не надо, не умирай!

И все умерли. Только я ещё живу.

А был у папы друг. Его звали Вэл Родд. Он был знаменитым артистом и играл в кино негра. Фильм назывался «Пятнадцатилетний капитан». А негр он был настоящий. Очень чёрный и очень большой. Голова была курчавая, а зубы белые. Он у нас какое-то время жил. Спал с нами, со мной и бабушкой, на кухне. Папа принес из театра старинную большую ширму и отгородил нас с бабушкой от дяди Вэла. Ему стелили матрас на полу. А утром он его сворачивал аккуратно и убирал под нашу кровать. Дядя Вэл очень рано утром ходил умываться к колонке. Перед этим он прыгал очень быстро через резиновую прыгалку, так быстро, что она свистела, рассекая воздух. Потом он поднимал очень большой булыжник, тоже быстро и часто.

И отжимался от земли так много раз, что мне не хватало счёта, я ещё не все цифры знал. На дядю Вэла ходили смотреть. Конечно, дети, но и многие женщины, которые по утрам ходили к колонке. Некоторые даже иной раз забывали, зачем пришли. Потом дядя Вэл долго-долго чистил зубы, так долго, что становилось скучно.

Потом он дожидался, когда колонка освободится, и поливал себя из ведра холодной водой. И фыркал. Если совпадало с присутствием во дворе дворника Ильдара, то он просил его плескать из ведра и злобный Ильдар ему не отказывал. Он поливал его водой ожесточённо, будто отмыть хотел, и тихо ворчал:

– Здоровый, билять! Чёрный, билять…

Потом мы с ним завтракали. Бабушка варила нам яйца, и дядя Вэл просил её сказать, когда вода закипит.

Она сообщала, и он смотрел на свои огромные серебряные часы, потом говорил:

– О’кей! Давай, Льюбочка!.. Тепер ест мьешьёчек.

Он не разрешал яйца солить, и мне было невкусно, потому что баба Люба варила мне яйца вкрутую и щедро их солила. А в мешочек я не люблю. До сих пор.

Ещё он сам ел творог и меня заставлял. Я не любил творог, но я любил дядю Вала. Ну хотя бы за то, что он такой чёрный! Весёлый. Мальчик Вова утром во дворе его спросил:

– Дядя! А у тебя под трусами тоже чёрное?

Дядя Вэл расхохотался и, повернувшись к нам задом, снял трусы и показал красивую чёрную, как уголь, попу.

Потом, через много-много лет… Я полюблю надолго хрупкую девушку Тамару, которая была женой Вейланда Родда-младшего, который был сыном дяди Вала, и был совсем ненамного младше меня.

Но это другая история… Потом.

А сейчас мы сидим за столом, и дядя Вэл, как всегда, показывает мне, как надо жевать.

– Ты, Юджин, – (ещё одно имя), – должен долго жеват пища! Смотри!..

И он показывал – брал кусок лепёшки и долго жевал.

– Когда так, Юджин, будешь харашо какат и зуб будет красиви, как у дьядья Вэл! Лук!

И он распахивал толстые губищи и демонстрировал крупные, сверкающие удивительной белизной зубы.

– О’кей?

А в конце февраля, когда был мой день рождения, дядя Вэл посадил меня на шею и мы пошли в большой магазин. Я очень любил сидеть на этой крепкой шее. Дядя Вэл не носил шапок даже зимой, и я держался руками за его жёсткие чёрные кудри.

Я смотрел на всё сверху, с его гигантского роста, и все вокруг казались мне жалкими букашками, особенно пацаны, которые увязались с нами. Абсолютно все смотрели на нас – мужчины, милиционеры, дети, узбеки и, конечно, женщины. Те просто застывали на ходу, увидев нас. Люди шушукались, с другой стороны улицы показывали на нас пальцами. Так мы и шли через сквер к улице Карла Маркса, где и был тот самый ташкентский универмаг, где и должен был свершиться акт покупки подарка. Меня покачивало плавно, в такт широким шагам дяди Вэла. Мир плыл и, несмотря на февральскую слякоть, холодный ветер и серое небо, мир был великолепен!

Мы пришли, но Вэл не спускал меня с плеч до самого игрушечного отдела, где и открылась роскошная панорама полок с игрушками.

Все на нас пялились, и в наступившей тишине прогремел густой голос дяди Вала:

– Что малчик хочет в подарок от дьяди Вала?

Я знал, чего хочет сердце, чего просит душа…

Я весь хотел КРАСНУЮ ПОЖАРНУЮ МАШИНУ!