Даниил Любимов - Экипаж

Валера вбежал в кабину.

– Ниже!.. – крикнул он Гущину.

Алексей только зубы стиснул и направил самолет вниз сквозь облака. Лампочки на пульте отключились одна за другой. Сирена взвыла в последний раз. Грузовой самолет пошел вниз, в бездну. Навсегда. Навечно.

Андрей протянул руки к подползавшему по тросу Зинченко, попытался подхватить его. Трос натянулся. Зинченко никак не удавалось попасть в багажное отделение. Трос вспорол будто нож сидения, застрявшие у люка, они сложились, захлопнулись и улетели в ночь. Гущин смотрел, как исчезает внизу грузовой самолет, а за ним, болтаясь на тросе, летит разодранная клеть и кресла.

Кто-то вошел в кабину. Гущин обернулся. На него, застывшая в проеме двери, смотрела Александра.

– Леша… – она смотрела на него огромными глазами, будто не веря, что они видятся живыми.

– Что с Зинченко?.. – спросил тут же Гущин.

Александра лишь мотнула головой и, заливаясь слезами, опустилась на пол. У Алексея внутри наконец разжалась пружина, больно сжимавшая сердце…

Зинченко врезался в отсек и упал на пол, где его подхватил Андрей. Леонид Саввич повис у него на руках, а сзади уже мчался Валерка, бросившийся обнимать отца. Леонид Саввич был настолько растроган и счастлив, что не мог подобрать слов. Ради одной только этой минуты он готов был пережить все снова.

– Ты чумовой отец! – хлопнув его по плечу, резюмировал Валерка.

– Чумовой – это как стейтэджер? – попытался улыбнуться черными от запекшейся крови губами Зинченко.

– Ну, близко, – одобрил Валерка. – Надо еще постараться.

Они рассмеялись и снова обнялись. Сзади к ним уже подходила женщина-врач с озабоченным лицом.

– Отойди, отойди, – отстранила она Валерку. – Дай, я его осмотрю.

Зинченко сильно разбился. Рука висела плетью, кровь текла из рассеченной брови. Андрею тоже здорово досталось. Удары тяжелым канатом исхлестали его тело, оно было в синяках и ранах и очень болело. Вика бережно перевязывала его и все спрашивала: «Больно? Больно?»

Рабочий подошел к Вове, который смотрел на него во все глаза, а потом вцепился накрепко, обнял.

– Мама в этом самолете? – спросил он, уверенный, что уж, конечно, в этом – в каком же еще?

– В другом… – отвел глаза рабочий.

Лю положила голову на плечо Чена и закрыла глаза. Она готова была сидеть так сколько угодно и не шевелиться, лишь бы больше никогда не переживать подобного кошмара.

В кабину вошел Зинченко, поддерживаемый Валерой. Гущин поднялся, чтобы уступить командирское кресло, но Зинченко рукой показал, что сядет в правое.

– Леонид Саввич… Я хотел… – прерываясь, заговорил Гущин. – Вы простите, что я там… на острове… ну, это… нахамил немного…

– Немного?! – Зинченко шутливо нахмурился, а потом улыбнулся.

Алексей тут же улыбнулся в ответ. В момент все лишнее отпало и стало ясно – они столько сделали один для другого, доказали свою преданность на деле и стали так близки, что всякие там извинения и объяснения были не нужны.

Валера перевел взгляд с отца на Гущина и обратно. Алексей подмигнул ему и вернулся в кресло.

– Докладываю: экипаж занял свои места, пассажиры на борту. Правда, есть погибшие… – деловито сообщил он в микрофон штабу.

В штабе все переглянулись, ожидая команды Шестакова.

– Леонид Саввич, принимай управление, – сказал тот.

– Управлять судном будет второй пилот Гущин, – отозвался Зинченко.

Гущин посмотрел на него. Ему было очевидно, что Леонид Саввич держался из последних сил. Лицо его заливала кровь, и бортпроводница Света пыталась остановить кровотечение.

– Леня… – попробовал возразить Шестаков.

– Это приказ командира корабля! – решительно сказал Зинченко.

Шестаков сморщился, но в спор не вступил.

– Над Петропавловском-Камчатским сплошной грозовой фронт, – сообщил он пилотам. – До другого аэропорта дотянете?

– Двигатели на пределе. Будем садиться в Петропавловске. Готовьте полосу, – ответил Гущин.

Тамара Игоревна невозмутимо нарисовала на бумаге закорючки и проговорила негромко:

– Пусть бортпроводники проинструктируют пассажиров…

По ночной трассе, мельтеша проблесковыми огнями и гудя сиренами, мчалась колонна пожарных и «Скорых». Самолет вошел в грозовое облако. По ветровому стеклу бегали голубые искры. Болтанка усилилась.

– Хорошо. Все правильно. Помнишь, как в тренажере было? – говорил Зинченко, сидя рядом с Гущиным и инструктируя его. – Сейчас почти то же самое. Справишься.

Он был уверен, что справится. Это был Гущин – и этим было сказано все.

Вошел Андрей и сообщил, что в салоне началась паника.

– Ты, главное, сам не паникуй. Улыбочка. Спину прямо, – обернулся к нему Леонид Саввич.

Андрей кивнул. Его лицо тоже выглядело не лучшим образом: синяки, припухлость с правой стороны и огромные черные круги под глазами.

– Проверь, чтоб пристегнулись, а то побьются, – продолжал наставления Зинченко. – И сам привяжись. Потрясет сильно. Предупреди, что отключу электричество в салоне. Попробуем обмануть молнию. И за Валеркой там пригляди, – добавил Зинченко напоследок.

Андрей выскочил в салон.

Рассекая фарами мглу, самолет шел между столбами молний, протянувшихся с неба к земле. Машину колотило «пляской святого Витта». Крылья трепетали. Андрей, Вика и Вера со Светой, с трудом удерживаясь на ногах, передвигались по салону, проверяя, пристегнуты ли ремни. Пассажир с чемоданом снял их на видео. Андрей поискал глазами Валерку. Тот сидел на своем месте, пристегнутый.

– Пожалуйста, уберите камеру. Мы готовимся к посадке, – сказала бортпроводница Света любителю видео.

Пассажир с чемоданом кивнул, спрятал камеру под покрывало, но продолжил снимать и оттуда.

Самолет сильно встряхнуло. Юристка вскрикнула, и бухгалтер ободряюще схватил ее за руку – мол, прорвемся.

Ольга держала за руку Олега. Носилки стояли на полу в вестибюле, рядом с ними – врач. Она пыталась убедить Ольгу вернуться к сыну.

– Я от него не уйду! – кричала Ольга.

– Я тебя прошу, сядь с Сашей! – вторил врачу Олег.

– Я побуду с вашим мужем, – обещала врач.

Андрей резко обратился к ним:

– Вы должны пристегнуться! Обе!

Ольга тут же прекратила кричать и вернулась в кресло. Она села рядом с Сашей и пристегнулась. Теперь они с Олегом смотрели друг на друга из разных концов самолета.

Вулканолог осмотрел свои опустевшие карманы – ветер разорвал их, остались одни ошметки. Маша погладила его по голове.

– Да вы не волнуйтесь, мы еще насобираем!

– Да что ты меня успокаиваешь, милочка, я ребенок, что ли… – говорил Максим Петрович, но вид у него и впрямь был как у обиженного ребенка, и даже губы подрагивали – жалко было образцы до невозможности. Берег, берег… Эх!