Маша Трауб - Наша девочка

– Наталка… – прошептала я.

– Молчи. Я на себя вину возьму. Поняла? – прошептала мне она.

– Нет, мы вместе виноваты.

– Если ты моя сестра, то молчи. Я так решила. Тебе хуже будет, чем мне.

– Ребята подтвердят, что ты не виновата, – заплакала я. – Ты за меня заступилась. Все по-честному. Я буду за тебя бороться, как ты за меня!

– Поклянись на слюне, что будешь молчать. Ты мне сестра? Тогда клянись, что ничего не скажешь. Ни про меня, ни про ребят. Они тоже будут молчать.

Мне ничего не оставалось – я плюнула на ладонь и растерла о другую.

– Наталка, ты же меня знаешь, я всегда на твоей стороне, – тетя Тамара тоже испугалась, но держалась. – Просто скажи, что случилось.

Наталка мотнула головой.

– Да что ж за девчонка такая упрямая! – Тетя Тамара посмотрела на Наталку и вдруг прижала ее к груди. Крепко. Стиснула. И меня заодно.

– Не бойтесь, я с вами, – заявила она, распрямила плечи и будто стала выше ростом. – Я вас в обиду не дам. Они еще пожалеют, что со мной связались. – Тетя Тамара погрозила кулаком неведомому врагу.

– Лариса, а как надо? В парадной форме? – всхлипывая, уточнила тетя Соня у Ларисы Арнольдовны.

– Не знаю! – Пионервожатая тоже была в панике, поскольку никогда раньше никто не требовал срочного сбора в Доме культуры. – Может, на всякий случай галстуки повязать?

На нас с Наталкой быстро натянули белые платья, и пионервожатая повязала галстуки. Тетя Соня заплела нам тугие косы, чтобы ни один волосок не торчал. Тетя Тамара на всякий случай сбегала домой и вернулась в парадном костюме с орденами. Мы опять все застыли от восторга и даже немного успокоились. Знахарка шагала по улице, размахивая одной рукой. Другой она еле заметно потирала под грудью – я уже знала, это сердце ноет. Мы с Наталкой шли в Дом культуры, как на плаху. Тетя Соня с Тамиком на руках причитала, что позор она переживет, не раз переживала – не привыкать, лишь бы детям ничего плохого не сделали. Лариса Арнольдовна сказала, что в Дом культуры вызвали всю нашу компанию. И машину – черную «Волгу» – видела своими глазами. Значит, из центра приехали.

– Карина, Наталка, запомните и передайте ребятам, – наставляла нас тетя Тамара, – что бы вы ни натворили, молчите, я сама буду говорить.

– Я тоже буду на вашей стороне, – всхлипнула Лариса Арнольдовна и отдала тете Тамаре салют, а потом бросилась ей на шею и крепко обняла. Ведь благодаря знахарке у пионервожатой появился жених. Очень хороший жених. И тетя Тамара обещала ускорить свадьбу, потому что Ларисе Арнольдовне уже страсть как хотелось замуж.

Наталка молча, как партизанка, шла впереди всех, гордо вскинув голову. Я плелась в конце процессии, мучаясь моральной дилеммой – вступиться за Наталку или держать клятву, данную на слюне? Я решила вступиться – не молчать, а защищать свою подружку, которая столько раз рисковала жизнью ради меня.

В зале Дома культуры на креслах уже сидела вся наша компания. Ребята, одетые в белые рубашки и черные брюки, причесанные, умытые, разглядывали паркет у себя под ногами. Родители всплескивали руками и готовились к худшему. Никто не знал, зачем всех собрали, поскольку ребята дружно проглотили языки и устроили «молчанку», как и предсказывала Наталка. Лариса Арнольдовна суетилась на сцене, то ставя вазу с цветами на стол, покрытый красным полотнищем, то убирая.

Наконец на середину сцены вышел мужчина в милицейской форме, а за ним еще один, тоже в форме.

Они долго молчали, только шелестели бумажками. Один мужчина налил себе воду в стакан из графина, который чуть не разлила Лариса Арнольдовна, когда ставила на стол. Тишина, стоявшая в зале, стала тягучей. Эти люди в форме будто специально нагнетали атмосферу. Такого страха я не испытывала никогда в жизни. Это был животный страх, поднимавшийся от кишок к грудной клетке. Я не могла дышать, перед глазами летали разноцветные мухи, но держалась. Ради Наталки и ребят. Ради тети Сони, которая сидела с прямой спиной, не касаясь сиденья. Даже Тамик замолчал, крепко ухватившись за палец матери. Он почувствовал, что сейчас нельзя плакать. Ради тети Тамары, которая уже заметно, не скрываясь, держала руку под грудью, под орденами и медалями, растирая ноющее сердце.

Наконец из-за кулис появился Борька с родителями, и все присутствующие в зале ахнули: самые страшные подозрения подтвердились. Это был стон отчаяния, ожидание самого плохого из худшего. Борька стоял с заклеенным носом, опухший, весь в кровоподтеках. Его отец, облаченный в костюм с галстуком, держался сурово. Мать схватила сына за руку, будто ему было три года.

Первый мужчина в форме тяжело поднялся со стула, подошел к микрофону, пощелкал по нему, проверяя звук, и начал говорить про дружбу, про ответственность, взаимовыручку, клятву пионерии и хорошие поступки. Лариса Арнольдовна кивала, как игрушечная собачка на капоте машины. Мама Костика, тетя Луиза, закричала, как раненая птица, но тетя Соня второй, свободной от Тамика, рукой обняла ее и прижала к себе, успокаивая.

Потом взял слово второй мужчина. Он открыл красную папку, откашлялся, подошел к микрофону и уже открыл рот, чтобы произнести речь, но замолчал, вглядываясь в зал. По проходу медленно шла бабушка Тереза, опираясь на палку-клюку. Тетя Луиза больше не могла сдерживаться – она подскочила и закричала.

– Да что же вы делаете, ироды?

Никто и представить не мог, как бабушка Тереза справилась с дорогой – ведь ей нужно было не только подняться по тропинке от своего дома, но и пройти почти километр по селу до Дома культуры.

– Туда мне надо, – велела бабушка Тереза.

Тетя Тамара с тетей Луизой, поддерживая с двух сторон, повели ее к ступенькам, которые вели на сцену. Мужчины в форме молчали. Онемели все. Никто не знал, что делать. В зале опять повисла тишина, которую нарушал только стук клюки бабушки Терезы. Она с трудом поднялась по ступенькам, подошла к столу, за которым сидел первый мужчина в форме, и положила перед его носом подушечку.

– Вот, мужа моего покойного. Он здесь партизанил. Здесь его и расстреляли, – сказала она. – И я партизанила. Все тропы тут знаю. И не смотри, что я старая. Старая, да из ума не выжила. Если вы против детей пойдете, то вы хуже фашистов. Если вы родителей сыновей лишите, то я до самого верха дойду. Вот с этими орденами дойду. Видишь ее? – Бабушка Тереза показала на тетю Тамару. – Она тоже дойдет. Как наши до Берлина дошли, так и мы. Но детей наших вам не отдадим. Я вам в матери гожусь. У вас есть матери? Так послушайте, что я вам сейчас скажу за всех матерей. Не позорьте сыновью честь, не заставляйте этих женщин переживать тот ужас, который мы за вас пережили. Не позорьте честь формы. У нас такой формы не было… Эх, да что вы устроили тут? С женщинами да с детьми легко справиться и погонами козырять. А вы с нами попробуйте, – бабушка Тереза еще раз показала на тетю Тамару. – Или и с нами будете воевать? И нам угрожать начнете?