Наринэ Абгарян - Две повести о Манюне

Потом мы ели, ели и остановиться не могли. Сначала мы ели мясо, потом мы ели салат, потом мы снова ели мясо, потом сыра много-много поели и бастурмы поели столько, что пропахли ею с ног до головы. Потом мы ели торт, потом – конфеты, потом выцыганили у мамы по глоточку кофе и таки решили, что кофе – это жуткая дрянь. Потом мы взяли ракетки, чтобы поиграть в бадминтон, но почему-то снова расселись вокруг стола и, хоть кушать уже не могли, но сидели, выпучившись на яства, и сдвинуться с места были не в силах.

– Бедные дети, – вздыхала мама, – вы не волнуйтесь, мы всю еду вам оставим, а на той неделе приедем еще.

– Ага, – кивали мы, но не отходили от стола.

– Хотите, поедем домой? Бог с ним, с этим лагерем? – заплакала мама.

– Не хотим, нам здесь нравится.

– Мам, они узе совсем сиротиночки, вот и хотят остаться тут, – покачала головой Гаянэ.

А поздно вечером лагерь подсчитывал потери. Из девяноста восьми детей тринадцать укатили домой и еще восемь скулили вслед уехавшим родителям, отказываясь возвращаться в комнаты. Зато наш отряд не дрогнул и остался в полном составе. Еды было много, дня на три-четыре. Тетя Лина выделила каждому домику закут в кухонном холодильнике, мы сложили наши припасы в один большой пакет, прикрепили грозную записку: «Третий отряд, девочки. Не трогать!» – и торжественно убрали в холодильник.

Взрослая жизнь в «Колагире» продолжалась.

– Девочки, просыпаемся! Быстренько одеваемся и выбегаем на плац. У нас беда!

Мы ссыпались с кроватей и стали лихорадочно выпутываться из пододеяльников. Товарищ Маргарита маячила на пороге, вся из себя тревожная, волосы торчком, никакой тебе прически под Мирей Матье, никакой сумочки через плечо.

– А что случилось? – недоумевали мы.

– На разговоры нет времени. Надеваем обязательно брюки и свитера, погода сегодня пасмурная. У кого дождевики – берите с собой дождевики. И бегом на плац, там все узнаете!

– Почему горн не продудел? – скакала на одной ножке Манька, пытаясь второй попасть в убегающую брючину.

– А и верно, – встрепенулись мы, – где Славик?

Но товарищ Маргарита не стала ничего объяснять. Она строго проследила, чтобы все оделись теплее, выставила нас из домика и заперла дверь на ключ.

Мы припустили к плацу. Впереди бежала Каринка. Сестра страсть как любила всякие приключения и, если где-то случалось что-то из ряда вон выходящее, первой оказывалась на месте происшествия. И первой же потом приносила дурные вести домой.

– Мам, – колотилась она спиной в дверь, – мам, открой! Ты знаешь, что случилось у Софы Симонян?

– Опять принесла вести с Черного моря? – открывала дверь мама. Плохие новости у нас называют вестями с Черного моря, видимо, потому, что черное у людей ассоциируется с трауром и печалью.

– Ага, – соглашалась Каринка, – совсем с Черного моря, чернее некуда! У Софы засорилась канализация! И теперь весь подъезд бегает в туалет на автовокзал. Ну, или к соседям, у кого не занято. А все почему? (Глаза врастопыр.)

– Почему?

– А все потому, что брат Софы засунул что-то в унитаз. Только не признается, что. Вот дурак!

– Действительно дурак. – И мама не мигая глядела на Каринку.

– А чего ты смотришь так? – ерзала сестра. – Я в унитаз ничего засовывать не собираюсь. Вон, Манька половник туда засунула. И чем это закончилось?

– Вот и не забывай, чем это закончилось, – говорила мама.

Весть с Черного моря не заставила себя долго ждать. Можно даже сказать – она дала о себе знать сразу, как только мы появились на плацу. Количество детей и вожатых в лагере резко сократилось – отсутствовали первый и второй отряды, и не было товарищ Торгома и товарищ Карена.

– А где остальные ребята? – недоумевали мы.

– Ничего не знаем, сейчас Гарегин Сергеевич нам все объяснит, – разводили руками вожатые.

И тут на плац вышел Гарегин Сергеевич собственной персоной. Мы дружно ахнули – начальник лагеря выглядел прямо-таки зловеще: отсвечивающий синевой гладковыбритый анфас, пятнистая военная форма, брови вразлет, глаза грозно присобраны вокруг переносицы.

– Пионеры! – прогремел Гарегин Сергеевич.

– Эры… эры… эры… – услужливо отозвалось эхо.

– Карр-карр-каррр! – взмыли вверх несколько всполошенных ворон.

Под ногами заплясал ветер, заморосил мелкий дождь.

– Пионеры! – еще раз прогремел Гарегин Сергеевич.

Пионеры подобрали гузки, втянули животы и превратились в слух.

– Ночью, пока все спали, в лагерь пробрался коварный враг. Он взял в плен старшие отряды и некоторых вожатых, которые оказывали героическое сопротивление, защищая ребят!

Здесь Гарегин Сергеевич сделал душегубскую театральную паузу, набрал полные мехи воздуха и исторг из себя исполненный муки вопль:

– И увел их в лес!!!

– Ооооо, – выдохнули мы.

– Их уже казнили? – крикнул кто-то. Все вытянули шеи посмотреть, кому хватило смелости такое выговорить. Смелости хватило звеньевому пятого отряда Гарику. У Гарика от торжественности момента дрожал голос и нос пузырился соплями, отливающими всевозможными оттенками желтого и зеленого.

– Кого казнили? – растерялся Гарегин Сергеевич.

– Наших вожатых!

– Не знаю, может, и казнили.

– Ыааа, – заголосили несколько особенно впечатлительных девочек.

– Нет! – спохватился Гарегин Сергеевич. – Конечно же, они еще не успели никого казнить. Сначала пленных будут допрашивать, чтобы выпытать все наши военные тайны. И только потом казнят. Поэтому нам нужно успеть их освободить как можно скорее.

– А как мы их найдем?

– Вы забыли, что речь идет о настоящих пионерах и советских отчаянных ребятах?! – Гарегин Сергеевич немилосердно чеканил шаг вдоль наших рядов, скрип его отливающих северным сиянием ботинок вызывал лавины в горах и контузил на лету птиц. – Я уверен, что НАШИ ребята, пока их вели по лесу под дулами автоматов, исхитрились оставить нам какие-нибудь записки, чтобы мы знали, в каком направлении двигаться.

– А где они бумагу в лесу нашли, чтобы записки писать? – насторожились мы.

– Не знаю, – смешался Гарегин Сергеевич, – когда их спасем, заодно и спросим. А теперь у нас ровно пять минут на завтрак. Пионеры! (Эры… эры… эры…) Вся надежда на вас!

Пока ошарашенные чудовищным происшествием пионеры безропотно подъедали гречневую кашу и запивали несладким чаем окаменелости, условно называемые печеньем «Юбилейное», медсестра товарищ Алина собрала в дорогу большую санитарную сумку с красным крестом на боку.

– Нас что, убивать будут? – обрадовалась Каринка.