Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

– В каком смысле?

– В том самом, дружочек мой. Дело молодое… И та, другая, всё говорила: любовь это у вас… Я когда слушала аж испариной покрылась. Хорошо так говорили, душевно… И совестно мне, вроде, стало отчего-то… Сперва, когда сбежала, совсем уже решила уйти. И ушла. Но здесь уже, в Орлеане, помыкалась, помыкалась, да и думаю: а чего уходить-то? Подожду ещё, вдруг случай подвернётся… Это я, как про настоящую Деву узнала, гнева Божьего убоялась. Но до коронации путь долгий – глядишь, успею себе жизнь поправить… Говорят, скоро сюда весь двор прибудет, так я ещё раз у герцогини счастья попытаю. Скажу, мол, видение мне было про истинную Деву, что мальчиком она при Жанне… Как думаешь, примет она меня, если ты приведёшь?.. Эй, дружок, ты чего молчишь?! Говорю, проведешь меня к герцогине, или всё-таки обманешь?

Катрин ткнула мужчину в бок, и он словно очнулся.

– К герцогине?.. А-а, ну да… Конечно… Только, думаю, лучше будет, если я сам тебя тут прирежу, быстро и без мучений, чтобы подручным мессира дю Шастель не трудиться, не кромсать тебя по кусочкам, выпытывая что и откуда ты знаешь, прежде чем удавить окончательно.

Женщина в страхе отпрянула.

– Ты что говоришь-то?! За что меня пытать, ежели скажу, что видение было?!

Мужчина усмехнулся и протянул ей бутылку.

– Ох ты и дура, Катрин… Но ничего, видно Господу угодно сохранить тебе жизнь, раз он привёл меня в ту таверну. Пей своё вино и слушай внимательно. Сейчас отведу тебя на постоялый двор, где ты будешь сидеть тихо до приезда двора. За твоё содержание заплачу сам и одежду приличную справлю, но только при одном условии – слушаться меня во всём!

– Буду, буду, господин!

– Погоди. Как только двор приедет, к герцогине соваться даже не вздумай! Сам доставлю тебя к одной знатной особе… Имя не спрашивай, потом узнаешь, если захотят принять. Но учти – как только ты переступишь порог его дома, у тебя останется только один выбор: или делать то, что прикажут, или… сама понимаешь…

Мужчина сделал выразительный жест, который женщину, впрочем, мало напугал. Запрокинув голову, она долго пила из бутылки, потом вытерла рот тыльной стороной грязной ладони.

– Я всё сделаю, господин мой, можешь не сомневаться. Катрин Ля-Рошель своё слово держать умеет.

– Значит, так тому и быть.

Мужчина отобрал почти пустую бутылку и выбросил в сторону.

– Эта была последняя, поняла?.. Теперь от тебя должно пахнуть только ладаном, потому что, кажется, видение мне только что было – делаться тебе опять ясновидящей, мадам Катрин.

Ла Ир оказался прав. Победа при Патэ встряхнула французское общество так же сильно, как и поражение при Азенкуре. Только тогда страну словно затянуло осенним, непроглядным сумраком, а теперь всё сияло солнечным ликованием начала лета.

Армия, и без того уже напоминавшая Жанне реку в момент разлива, всё полнилась и полнилась. По всем дорогам в долине Луары тянулись к ней ручейки пеших и конных отрядов, ополченцы, как от больших городов, так и от мелких селений и отдельные воины, которые недолго оставались одинокими на этих дорогах. Со всех областей страны прибывали добровольцы, ведомые надеждой и верой. Несли в заклад всё своё имущество, чтобы иметь возможность стать под славное знамя Девы-Спасительницы и воевать, воевать, воевать, не имея, как они были уверены, никаких поражений!

Многие считали, что Дева поведёт войско в Реймс через Париж и Нормандию. Раньше такой поход показался бы безумием, но только не теперь, не после Патэ, где на одного убитого француза пришлось почти пять сотен убитых англичан! Это была победа во всём! В стремительности, в слаженности действий, в тактике и вере в свою правоту перед Богом! Войско, способное так побеждать, движется к цели, не деля пути на возможные и невозможные, а идёт так, как считает нужным. И, если что-то было сейчас французам нужнее коронации, или, по крайней мере, так же важно – так это Париж без англичан. Как столица, как город, изгнавший когда-то законного дофина и теперь принимающий его обратно, как символ государства, едва не переставшего быть Францией!

Но выбор окончательного пути, всё равно, предоставили Деве, этой, по всеобщему убеждению, исполнительнице воли Божьей, поскольку хватало и таких – в основном, среди знати от духовенства – кто был уверен: в Париж должен войти законным образом коронованный король. Только тогда во всей Европе не найдётся никого, кто мог бы, в поддержку англичан, заявить об узурпации трона бастардом.

– Слушайте своё сердце, дитя, – очень проникновенно посоветовала Жанне мадам Иоланда, когда, разрываясь между двумя мнениями, девушка рискнула поведать герцогине о том, что не знает, как лучше поступить. – Сердце никогда не обманет, поверьте.

Однако, как бы сильно ни билось сердце девушки в моменты, когда герцог Алансонский настаивал на походе на Париж и затем на Нормандию, слушать ей, в конце концов, пришлось другие голоса.

– Воля Божья, – говорили они. – Господь установил законы земной власти и осеняет благословением только тех, кто им следует. И разве ты сама не требовала коронации сразу после освобождения Орлеана?

– Но многие мои военачальники считают…

– Многие ещё не все, а законы едины для всех.

– … Я верю в своего командующего, – говорил и дофин. – Верю в тебя, Жанна, и в наше воинство, но всё же… всё же многие мои советники считают, что Европа с большей благосклонностью отнесётся к нашим действиям, если в столицу войдёт законный король…

Что он при этом думал сам, оставалось неясным. Шарля пугали оба пути, однако приходилось делать геройский вид на фоне всеобщего воодушевления и показывать свою готовность принять эту страну под покровительство, как и подобает истинному правителю.

– Жаль, что матушка учила меня только править, а не сражаться, – пробормотал он как-то в узком кругу своих приближённых, глядя из окна крепостной башни на растущие вокруг города шатры. – Но, чувствую, скоро придётся возглавить это войско, чтобы в Реймс ли, или в Париж, въехал король-победитель, достойный своего народа… О, Господи! Почему я так мало смыслю в стратегии?!..

Шарля тут же принялись убеждать, что далеко не каждый стратег может достойно управлять государством, и что для Франции – когда закончатся эти военные походы – важнее иметь короля, как раз умеющего править, способного подарить стране мир путём договорённостей, а не кровопролитных сражений. И только Ла Тремуй, всегда ратовавший, за переговоры, которому сейчас бы и ввернуть своё слово, почему-то отмолчался, опустил голову и почесал нос, явно скрывая выражение своего лица.

На следующий день после приезда двора в Орлеан, сразу после торжеств по случаю приёма городскими старшинами и, не самого пышного, но очень искреннего чествования победителей, Ла Тремуй, проходя по коридорам королевской резиденции, наткнулся на группу оживлённо беседующих военачальников. Появление министра их нисколько не смутило, поэтому он позволил себе подойти ближе и послушать.