Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

В зале захлопали, и Шарло, очнувшись, захлопал тоже. «Вы второй Фруадмон! 26», – крикнул певцу чей-то голос. Слащавый менестрель с явным удовольствием принял сравнение. Любезно склонился перед мадам Иоландой, спросил, что ещё она хочет услышать, потом затянул новую балладу. А Шарло вернулся к своим размышлениям.

Служанка, конечно, дура. То, что увидела, восприняла буквально и теперь, наверняка, рассказывает подружкам небылицы о противоестественных наклонностях Рене. Но сам Шарло не дурак. Его книгочей-братец слишком расчётлив и умен, чтобы идти на поводу у страстей. Да и страсти у него выше понимания глупой служанки. Пажу мало быть похожим на девочку, чтобы привлечь внимание Рене – скорей всего, это и есть девочка, которую приставили к Деве, то ли матушка, то ли сам братец, то ли оба, вместе. Но, даже в этом случае, надо быть чем-то большим, чем просто девочкой, чтобы заставить его светлость так открыто выражать свои чувства…

Может, тут и кроется причина их опалы? Дела герцогини и Рене вполне могут отдавать ересью. Они у них всегда какие-то мудрёные. Особенно в том, что связано с этой чудесной Божьей посланницей. Шарло иногда казалось, что даже её появление дело матушкиных рук. А почему нет? Она так печётся о благополучии Анжу, что сама взяла бы меч и возглавила войско, дай ей только волю! И Рене во всём этом ужасно на неё похож. Но в подобные дела Шарло никогда не встревал. Матушка сама всегда учила – полагаться нужно только на собственный ум. И этим умом Шарло давно понял – хочешь стоять у трона, не вникай особенно в то, что лично тебе не выгодно. Зато любую опасность изволь почуять ещё в зародыше! И он чует… давно чует… Времена меняются так быстро, что только успевай осматриваться! Еще пару месяцев назад дофин готов был при всех расцеловать Жанну, а сегодня? Сегодня ни для кого уже не секрет – король от чудес устал…

Шарло поёрзал на стуле и с неудовольствием осмотрелся.

На его памяти король Шарль никогда не мог похвастать постоянством в привязанностях. Но всегда внимательная ко всему происходящему матушка собственное чутьё как будто совсем потеряла! Открыто, при всех, поддержала Деву, когда та, в своей обычной манере, взялась заступаться за Ришемона, улыбается ей, как в те времена после снятия осады, когда улыбался каждый, кому не лень, позволяет себе пренебрегать обязанностями первой дамы государства… Не удивительно, что они теперь сидят здесь!

А благоразумный Рене уехал в Лотарингию…

Вот он понимает, кажется, всё! Наверняка спасает свою шкуру. И, может быть, перед тем, как уговаривать этого, или эту девчонку-пажа, он так же уговаривал уехать с ним и Жанну, чтобы увезти подальше от разоблачения?

Шарло взглянул на помост, где его мать расслабленно наслаждалась любовной песней. В балладе, как водится, все страдали, клялись в верности и изысканно умирали во имя любви, и в какой-то момент ему показалось, что герцогиня притворяется. Нарочно упивается всякой ерундой, чтобы скрыть какие-то свои мысли, или новую интригу, которая поставит на место «этого выскочку Ла Тремуя»! Такое поведение, по крайней мере, можно было увязать с прежней герцогиней Анжуйской.

Но мгновение, блеснув короткой надеждой, прошло. На помосте, под вишнёвым балдахином, по-прежнему сидела, изменившаяся до неузнаваемости мадам Иоланда, которая, действительно, слушала приторно-сладкую балладку и сопереживала ей со всей искренностью.

«Ей Богу, не знал бы так хорошо свою мать, решил бы, что она…»

Шарло осекся. Несерьёзная, почти смешная мысль вдруг заставила его увидеть всё по-новому.

Конечно! Она влюблена!

И этим… Нет, не может быть! Но этим объясняется всё! И суетная озабоченность Рене, который, видимо, понял это раньше, и её собственная задумчивость, рассеянность, беспечность, смена настроений, вроде погоды за окном – то слёзы, то улыбки… Хотя, нет, матушка никогда не плакала, потому что любая неприятность побуждала её к новым действиям, но никак не к слезам. Но всё равно, объяснить влюблённостью можно было всё! Всё, кроме одного – как такое вообще могло случиться?! Или нынешний год какой-то особенный – неприступные крепости, падают, одна за другой? В таком случае, кто завоеватель?

Шарло принялся лихорадочно прокручивать в уме все события последних дней, недель, месяцев, и пришел к выводу, что беда с матушкой случилась, скорей всего, на турнире. А там, кроме Алансона и братца Рене никто особенно не блистал. Разве что, герцогиня Анжуйская обратила свой взор на личность непримечательную? В таком случае, это была уже не беда, а настоящая катастрофа, потому что расчетливый роман, или временная интрижка, либо принесут пользу, либо быстро закончатся, тогда как неконтролируемая страсть может завести невесть куда…

Но кто же, кто?! Шарло терялся в догадках! Танги дю Шастель? Нет. О рыцаре даже не думалось, поскольку, в юношеском своём понимании, Шарло считал, что влюбиться можно только сразу, под воздействием первых минут узнавания, когда всё ново и всё поражает, но никак не после долгих лет тесного общения. Однако, сколько он ни перебирал в уме личностей, достойных матушкиного внимания, ни на ком так и не смог остановиться.

Оставалось перебрать недостойных…

Тут, наконец, слащавая баллада закончилась. Все стали требовать «шансон де жест» 27, но мадам Иоланда вдруг часто замахала венецианским веером и встала…

– Вам письмо, сударь, – услышал Шарло голос Филиппа де Руа над самым ухом.

Он не успел ещё обернуться, как заметил взгляд матери.

В первый момент показалось, что вся эта нежность обращена к нему. Но взгляд скользил мимо, и, обернувшись на де Руа, Шарло сначала замер, а потом почувствовал, как внутри закипает бешенство.

Так вот он – покоритель неприступной твердыни!

Как легко всё определилось, стоило напасть на верный путь!

Так это ОН?! Этот ничтожный красавчик, умеющий ловко сострить и выскочить в подходящую минуту с каким-нибудь уместным замечанием, нужной вещью, или просто с улыбочкой, от которой млеют все и вся – от кухарки до… О, Господи! А его новые доспехи! И перстень на пальце! И радость матери при известии, что в Реймсе с ней останется именно Шарло со всеми своими дворянами – или, говоря иначе, красавчик Филипп!

Обида была так же сильна, как и негодование! Шарло почти вырвал письмо из пальцев де Руа, не отводя от красивого лица белых от злости глаз.

– Это от его светлости, герцога Рене, – улыбнулся тот и стрельнул глазами в сторону герцогини.

– Давайте устроим танцы! – тут же полетел по залу её звонкий голос.

Шарло он показался отвратительным. Захотелось сказать или сделать что-то грубое. Но, вместо этого, трясущиеся от злости пальцы развернули письмо.