Александр Снегирёв - Вера

Захваченная врасплох, сраженная только что невозможным и теперь происходящим, Вера головы к нему не поворачивала, одобрения не выказывала, но и сопротивления не проявляла, только пальцы на поручне стиснула и смотрела сквозь решетку на суматошный город со всем его величием и сорной мелочовкой, которые скоро размылись в цветные пятна.

Она поддалась не из-за особой, возникшей вдруг приязни, не порочная склонность к экспромтам с первым встречным стала причиной. Просто она перестала себя ощущать и принадлежность свою временно утратила. Если бы прочие присутствующие вздумали подобное с ней проделать, она бы отдалась и все прихоти бы исполнила.

За все время, пока стояли и ехали, Вера так на бородатого и не взглянула. А когда причалили к одному из районных отделений и всех из фургона спустили, как воду из бачка спускают, ублажитель ее улыбался уже издалека, будто из отходящего поезда.

Задержанные наполняли коридоры и закоулки районного отделения. Кого-то вызывали, кто-то спорил, кто-то просился по-маленькому, кто-то балагурил, кто-то покорно, с расфокусированными глазами, ждал.

Тут бы описать все в живописных подробностях, подметить детали, подчеркивающие состояние Веры и прочих, иллюстрирующие общество вообще и маленького человека в частности, но Вера не видела ничего, что могло бы ее поразить.

Происходило именно то, чего она ожидала, что, вероятно, всегда в подобных случаях происходит, и лишь одно удивляло Веру – предсказуемость того, за чем тысячи и тысячи людей охотятся, что непременно хотят испытать, что почитают за приключение и опыт, который необходимо приобрести, пережить, которым гордятся. Удивляло и то, что остальные задержанные, кажется, тоже все понимали, только не хотели признавать, подбадривая друг друга и выдавливая из себя смайлы.

Служители закона напоминали уморенных жриц любви, а задержанные – давешних девственников, с которыми только что случился первый раз и они оглушены тем, как скучно все обернулось.

Появился полицейский, очень похожий на подсдутый воздушный шар. Бывают воздушные шары в виде разных персонажей, в виде попугая, оленя или Деда Мороза. Такие украшали Наташину веранду. Этот шар был ментом.

Голова едва вмещалась в расстегнутый ворот. На боках, в паху, под мышками темнел пот. Сдерживаемое рубашкой брюхо переваливалось через ремень. По полу шуршали востроносые туфельки, узенькие, будто ножки в них прятались девичьи.

С полицейским ротиком творец схалтурил – полоснул криво, а чтобы ошибку скрыть, усики поверх налепил. Глядя разбавленными, полиэтиленовыми глазами, ментошарик отер льющий из-под фуражки конденсат и вызвал Веру.

Помещение производило впечатление места, где случаются всякие неприятности. Зарешеченное, расположенное близко к земле, окошко полуподвального этажа не позволяло разобрать время суток. Зимой на нем оседала копоть от автомобильных двигателей и жижа против наледи, весной прибивало клейкую липовую пыльцу и тополиный пух, их припудривало июльской пылью, а ее по осени припорашивала труха опавших листьев. Последний раз окно мыли несколько лет назад, когда сюда доставили целый табор уличных путан, которых, помимо прочего, приспособили и к уборке.

За столом цвета рыжих домашних насекомых сидел лысый, поодаль на стульчике шуршала бабка.

– Это она! – заверещала бабка, едва увидев вошедшую. – Кричала, толкалась, кинула камнем в представителя правоохранительных органов.

Не успевший закрыть дверь ментошарик зашипел и запузырился от смеха. Даже слюнка в уголках ротика закипела.

Вера невольно подумала, где у него клапан, ниппель? Что если открыть затычку? Или просто проколоть булавкой? Тогда он зафырчит, примется выписывать в воздухе непредсказуемые траектории, будет метаться из угла в угол, ежась и брызгая, пока не превратится в дряблую тряпочку.

Лысый глянул на ментошарика, тот унялся, облизал губу, почесал взмокший под фуражкой мех и выплыл вон.

Повертев в руках Верин паспорт, лысый бросил его на стол.

– Она, я точно помню! – отрабатывала бабка.

– Помолчи, – выдохнул лысый.

Бабка унялась и стала жевать съестное.

– Свободны, – лысый всосал из фляжки.

Вера посмотрела удивленно. Не то чтобы она хотела подольше тут оставаться, но как это «свободна»? Ее отвергли и хотят спровадить.

– А протокол? – неуверенно спросила она.

А хотелось про трусы. Трусы, трусы снимать? И, получив отказ, молить, цепляться, ну, можно, я сниму, ну, пожалуйста, а могу и не снимать, если не надо, могу просто так сидеть, только не прогоняйте!

– Следующего давай, – крикнул, не глядя на нее, лысый, навинчивая крышку на стальную резьбу.

Не помня как, Вера вышатнулась вон. Она снова принадлежала себе, могла идти в любом желаемом направлении, но хотела обратно, под замок. Хотела внимать и выполнять, вставать по приказу и садиться, выходить и заходить, прибегать на зов и убираться прочь. Покорность не тяготила, напротив, расставляла по местам все внутренние грузы, избавляла от крена.

Осторожно пробуя умом эту мысль, возвращая в памяти бородатого и лысого, Вера заблудилась в незнакомом районе и, пока полтаблетки луны растворялись в утренней синеве, плутала среди бетонных домов. Выбраться удалось, только когда она примкнула к мятым утренним жителям, спешащим к источнику транспорта.

Пускай Веру больше взволновал лысый, но она имени его не знала, а попутчика рукастого вполне реально было отыскать – его громко окликали по паспортным данным. И она нашла и без всякой гордости, от которой никакой пользы, написала. И он почти сразу ответил, и вот они сидели за круглым столиком в ярко освещенном энергосберегающим электричеством зале среди других людей и столиков, и перспективы рисовались самые радужные.

Новый знакомый имел свойство любой разговор переводить на повествование о себе. Немного над собой подтрунивал, толкая таким образом собеседника к разуверениям, опровержениям и дифирамбам. В меню беседы был упадок культуры, деградация верхушки, распоясавшиеся мракобесы и повылезшие из колоний и закоулков дикари, куролесящие в их родном городе по своим законам лесов, гор и градообразующих предприятий. Временно исчерпав негодование по поводу плебеев, он перевел на себя – творческий человек, коренной житель в энном поколении, готовлюсь к постановке балета по мотивам «Белоснежки».

Ты режиссер? Как интересно! А предыдущие спектакли можно посмотреть?

Кое-что имеется, но она вряд ли слышала, уж очень авангардная была постановка, не справились с нею ни зрители, ни администрация. Изъяли из репертуара еще до начала репетиций.

Вера деликатно перестала любопытничать, а он принялся описывать предстоящий балет. Это явление должно взбаламутить местную публику, всколыхнуть не только театры континента, но и заатлантические залы. Балет непременно потрясет устои, что немного насторожило Веру, которая повидала некоторое число людей, как говорится, творческих, и хорошо знала – ничего путного из сотрясания устоев обычно не выходит. Впрочем, его слова казались все более остроумными, она часто смеялась, уронила бокал и хлопнула собеседника по плечу.