Эльчин Сафарли - Мне тебя обещали

– Ты потерял вкус к жизни, сынок. Рвешься обратно, решил, что не наелся прошлым вдоволь. Но жизнь идет вперед, ничто в природе не останавливается. Закат за восходом. Был бутон – стал цветок. Из гусеницы куколка, из куколки бабочка. Из прошлого настоящее. Не сразу, конечно, – нужно иметь терпение.

– Знаете что… Я вот иронизирую, сопротивляюсь, но мне хочется быть… счастливым. Трудно в это поверить, я даже вслух боюсь говорить.

– Пришло время, значит.

– Да… Одно время задумывался о самоубийстве. На тот момент это казалось избавлением. Потом понял, что, пустив себе пулю в лоб, я разрушу и память о ней .

– Нужно пройти через пропасть, чтобы оказаться на другом берегу. Так начинается все новое.

– Ты счастливый человек.

– С чего вы взяли?

– Ты вовремя понял, какие минуты были самыми важными. Молодец, держишься за них.

– Так мало их… Минуты…

– В тяжелых ситуациях люди хватаются за крошечное. Из пожара выносят только самое важное. Простое, человеческое. Все остальное выбирают от скуки.

– А зачем выбирать, если заботы сами нас находят?

– Такая уж жизнь… Главное, не впускать пустяки в себя. Слышать, видеть и держаться от них на расстоянии.

– Это у меня плохо получается.

– Все получается. Не сразу, но в итоге всегда получается. А если вдруг споткнулся, значит, нужно было наклониться к земле.

– Наклоняться-то зачем?

– Послушать, что она скажет. Земля мудрая, на ней опыт многих поколений. Забудешь историю, замкнешься на себе – и сам потеряешься.

– У меня так и произошло.

– Нет. Ты не потерялся. У тебя чуткое сердце, доброе.

– Выходит, я счастливчик и вообще отличный парень? Да вы меня ненавидеть должны – я был там и не спас вашу дочь и внучку. Хотя мне стоило только протянуть руку.

– Чему быть, того не миновать. Не надо спрашивать «почему?», нам всех причин не понять. Каждая смерть – кому-то рождение.

– Хм… Опять загадки? Для чего столько недомолвок?

– А не нужно знать больше необходимого.

– Кто же определяет, сколько необходимо?

– Ты сам.

– Да как это может быть, Влада?!

– Заглядывая в себя. Что в глубине, то и вокруг. Глаза не обманывают, они всю правду расскажут… Какие у нее тогда были глаза?

– Глаза… Полные пустоты.

– Значит, она уже ушла туда, откуда не возвращаются.

Бледно-голубой свет из окна, холодный, словно в нем кружатся снежинки. Я осторожно приподнимаю штору, смотрю на улицу. Все кругом серо-бежевое – траву накрыло снегом, голые ветки деревьев плачут сосульками. Кто-то прогнал лето. Еще утром было плюс тридцать: следы от наручных часов горели натертым красным, освежающий ветерок заполнял нутро на вдохе. Сейчас – горький зимний день.

В подбирающемся закате нет ни намека на красный. Пейзаж за окном суровый, безжизненный, как в царстве Снежной королевы. Как же так? Или я сошел с ума, или снова вижу сон. Заглядываю в календарь мобильного: шестнадцатое июня. Тем временем в комнате подморозило уже так сильно, что я чувствую ледяной пол сквозь подошвы мокасин. Кладу ладонь на батарею. Она липкая, красного цвета, похожа на клубничный леденец. К ней прилипли улитки с панцирями в виде черных треугольников. Я зажмуриваю глаза, задерживаю дыхание. Что происходит?!

Вдруг Влада открывает глаза, пытается что-то сказать хриплым голосом. Молчаливая тень Бешир смачивает мокрой тряпкой ее потрескавшиеся губы.

– Тсс, тсс! Все прошло. Легкая вернулась обратно.

Услышав последние слова, она внимательно смотрит на меня.

– Я тебе еще не все сказала. Бешир, выйди, пока не время.

У нее лицо в поту, голубая наволочка потемнела под головой. В этой пробранной холодом комнате Влада лежит в тонкой майке, будто носит в себе лето.

За окном рычит разъяренная волчица, я откуда-то знаю, что она вырвалась из клетки и во всю глотку заявляет о своем праве быть здесь. Тяжесть происходящего сдавливает мысли, но мне еще нужно многое узнать. Я чувствую слабость, безволие. Внутри ощущение, будто все куда-то ушли, и я должен искать людей. Где-то бродим в тумане. Нет, на самом деле все сидят на своих местах. Это только я в тумане и никого не вижу. Только в этом есть какой-то смысл, как будто мое присутствие в этой комнате необходимо.

Вдруг из магического пространства я переношусь в заснеженную Вену, куда мы с ней ездили за другой зимой. В нашем городе она была привычная, изученная наизусть. До Нового года осталось пятьдесят четыре часа, мы покупаем на последние деньги билеты, улетаем в город, которому веками шепчут сказки Альпы и Дунай. Никогда не думал, что можно так отчаянно влюбиться в зимний город.

Мы снова целуемся в метелях Грабена, свисающие с неба люстры раскачиваются в морозном вихре, полицейские призывают встревоженных прохожих покинуть главную площадь. Ветер, который заглядывает сюда редко, никогда не остается незамеченным. Мы прячемся от них – от ветра и полицейских – в улочках меж старинных зданий, я наматываю на ее шею шарф из шерсти мериноса, а она смеется: ей совсем не холодно, когда я ее целую. Она хохочет, убегает от меня в сторону кафешки, где в воздухе разлита музыка Моцарта, такая же густая, как кофе, который здесь подают.

«Я сегодня проснулась, тебя не было. Знала, что через пару минут ты вернешься с горячими вишневыми круассанами в бумажном пакете. Но мне вдруг стало так тревожно от мысли о том, что всего этого могло бы не быть. А потом я представила, как ты бежишь в сторону отеля, кутаясь в шарф, как быстро куришь на ходу… Мне так нравится знать, что ты обо мне думаешь, даже когда я не с тобой. Это ведь так?» – «А мне нравится знать, что ты есть. Это невероятно, но ты есть!» Запутавшись в бесконечной карте десятков наименований кофе, мы пьем лимонный чай с ежевичным сиропом, за который я был готов отдать полцарства. Но без тебя мне не нужны ни сироп, ни царство.

Влада бросает в меня снежок: очнись, вернись сюда. Ловлю его, держу в руке, и он оборачивается кусочком белого картона.

– Нет ничего хуже, чем цепляться за призраки. Так и останешься с пустыми руками. Ну-ка попрощайся, как вежливый мальчик, скажи «до скорого». В конце концов, радуйся тому, что у тебя это было.

Я знаю, она права. Да, надо именно так относиться к прошлому. Я делаю что могу, я буду таким. Опускаю голову, разворачиваю комок картона. На нем аккуратно выведено чернилами: «Рыбак не рыбачит в шторм, а ждет, когда успокоится море».

– Когда ты уйдешь отсюда, слушай тишину. Она тебе необходима.

– Слишком много всего случилось за последние недели. Надо бы собраться с мыслями, но, боюсь, ни одна мысль на собрание не придет. Прямо как в песне: «Мы слишком любим собственные речи и из-за них не слышно никому».