Марианна Гончарова - Аргидава

– Ты чувствуешь запах? Чувствуешь?

– Да, – как правило, отвечает гость мой, к себе прислушиваясь, – пахнет речная вода. И что… Камни. Пахнут стены. Чем-то еще. Не могу понять чем.

Я прожила рядом с ней несколько жизней. И когда бы ни приходила туда, а приходила я часто и проводила там внутри много времени, чувствовала себя эмигранткой. Снаружи менялся строй, на символические троны – большие и поменьше – влезал то один, то другой, страстно обещавший послужить народу, очередной, как правило, негодяй, подгребавший под себя длинными руками все, что плохо лежит. Менялась жизнь, менялись города и села, менялись ценности, менялась мода, уходили навсегда одни люди, рождались, росли и взрослели другие. А в Аргидаве все оставалось по-прежнему. Неприступные стены чуть крошились от ветра, дождей и снегов, плохо росла трава, а деревьев испокон веков там не было. Редко в Аргидаву залетала птица, но никогда не селилась там внутри, не вила гнезда. Не было в Аргидаве ни насекомых, ни пресмыкающихся, ни мелких грызунов, как будто жизнь обходила ее стороной, боялась там заселиться, как будто Аргидава была необитаемой, готовой для чего-то искусственной планетой. Хотя, как я полагаю (да что там, уверена!), она сама по себе была живой: нервной и чуткой.

…И чувствовала я, что мне давно пора было, пора. Но крепость не сдавалась. Была неприступна и хранила молчание, поглядывая надменно и свысока на меня, прибегавшую туда все чаще и чаще, просившую о милости беседы тихой, почти безмолвной, один на один, о позволении расслышать, постигнуть и разгадать, давая клятвенные обещания не навредить.

«Не ты! – как будто говорила мрачно. – Безнадежны попытки твои. Не ты! Не сможешь. Не ты! – дерзила она мне. – Дура ты. Девка неразумная, легкомысленная, – дразнила.

Ах так?! Не я?!

И тогда я придумала Машу, свою героиню, свое отражение. Хотя… Маша – это не я. Ну или почти не я. Или не совсем. Различие между нами в том, что Маша-персонаж гораздо лучше меня, автора. Решительней, смелей, отважней, изобретательней. Благородней. И… доверчивей.

И в конце концов, ответственности у меня меньше, потому что как только она, Маша, попала в эту рукопись, огляделась да устроилась, она тут же зажила своей жизнью, стала вести себя так, что я, автор, не уставала удивляться, и совершать поступки, на которые я сама никогда бы не решилась.

Впервые Машку привели в крепость родители. И еще с ними был друг родителей, бывший одноклассник Леночки и Олега, Тищенко. Профессор Тищенко. Когда профессор вошел в дом, легкий, тощий, подсушенный солнцем, он присел рядом с пятилетней Машкой, протянул ей руку и представился:

– Тищенко.

– Маша, – серьезно ответила Маша. – Тищенко – это твое имя?

– Да. Это мое имя, – ответил Тищенко.

– Другого имени у тебя нет? Только одно? Как у кота? Тиша?

– Ладно, называй меня Тиша. Как кота, – рассмеялся Тищенко.

Маша погладила Тищенко по щеке:

– Тиша.

Тищенко рассмеялся, большой крепкой рукой прижал ее ладошку к своей щеке и поцеловал ее крохотную лапку.

Ну наконец ее привели туда. С одной стороны за руку ее держал Олежик, ее папа, с другой стороны – Тиша. Привели ее на Турецкий мост, и девочка глянула вниз – ааах! – ахнула, закружилась голова. Внизу лежала Аргидава. Они с подругой Миркой облазили к тому времени, как им казалось, все загадочные для пятилетних детей места. Но это! В их родном городе! Сказочная и подлинная, царственная и неприступная. Она не помещалась у Маши в глазах. Она не помещалась у маленькой Маши в груди, в сердце. Маша задыхалась, кашляла, полились слезы. В тот раз она разревелась и побоялась спускаться вниз. Родители, Олежик и Леночка, сочли это капризом, а дядя Тищенко, Тиша, внимательный и остро слышащий, отнесся к ее слезам сочувственно. Когда пришли домой, за обедом он много чего интересного рассказал о крепости.

Долго боялась Маша. Внутрь вошла, пожалуй, через несколько лет после знакомства. Лет через пять, наверное. И с тех пор бегала туда постоянно. И не было для Маши места притягательней в мире, чем Аргидава. Она бежала туда, когда была счастлива, ходила поплакать, когда огорчалась. Как говорится, в горе и в радости. Часто просто стояла на Турецком мосту, и они – Аргидава и девочка – смотрели друг на друга. И обе ощущали себя бессмертными. Маша – потому что была еще ребенком, а в детстве все бессмертные. Крепость – потому что была на самом деле вечной, существовавшей всегда. Они осторожно двигались навстречу друг другу с разных сторон. И с какого-то дня крепость вдруг начала узнавать человека, девочку Машу, они стали не чужими. В какую погоду ни плелась бы Маша туда, вдруг именно над ними – над нею и над крепостью – рассеивались тучи, прекращался дождь, затихал ветер и даже сквозняки, так присущие старинным замкам и фортам, старались не беспокоить лишний раз. Вокруг могли быть гроза и ураган, снегопад и буря, а в крепости делалось тихо, спокойно, сухо и безветренно. Аргидава, живая, много испытавшая, тысячу раз поднимавшаяся из тлена, переполненная, перенасыщенная человеческими чувствами – ненавистью, яростью, страхом, любовью, мужеством и отвагой, – помнившая и рождения, и смерти, слышавшая последние страдальческие стоны и отчаянные боевые кличи, бывшая немым свидетелем коварных, подлых интриг и убийств, пленения невинных, откупа виновных, она, одинокая, то замерзавшая в ледяной корке зимнего Днестра, то раскалявшаяся до красноты в кипящей от пожаров воде, безмолвно страдавшая и разрушающаяся, отчаянная, иступленная, сиротливая, тоскующая, она, величественная, вдруг стала приглядываться и прислушиваться. Прислушиваться и приглядываться. К Маше. И посылать знаки. И посылать испытания.

Почему, почему?.. Поверила.

И самым верным, понимающим другом в этом узнавании двоих – крепости и Маши – был Тиша, большой друг Тиша. Между ними был секретный договор: Тиша привозил Машке «тайные» книжки, видеофильмы, фотографии раскопок. Они часами сидели в детской, они могли целый день бродить по крепости, не уставая говорить. Верней, Маша – спрашивать, Тиша – отвечать, подробно, терпеливо, завораживающе интересно. Когда он приезжал, Маша бежала к нему первая, теребила его: «Привез? Что ты мне привез?» – ревновала, хватала его за руку, ныла рядом с ним, когда он обедал или говорил с родителями о пустяках, она умоляла, чтобы побыстрей… И Тиша, настоящий, верный друг, с радостью уступал.