Мария Метлицкая - Женский день

После окончания – блестящего окончания! – ординатуры пошла работать в роддом на окраине. А спустя два года поступила в аспирантуру.

В аспирантуре ее сразу заметили. И даже две печатные работы попали в известный медицинский журнал. А спустя полтора года она получила приглашение принять участие в конференции молодых акушеров. Требовалось выступить с докладом.

Вероника почти ничего не помнила – слышала только аплодисменты, когда осторожно, боясь упасть, спускалась с трибуны.

Через неделю ее пригласили в роддом в центре Москвы. Старый, с отличной репутацией. На должность завотделением.

Она так растерялась, что мычала в трубку что-то невразумительное, сбивалась и заикалась – словом, выглядела законченной дурой.

Перед сном она распахнула шкаф и стала выкидывать из него вещи. И вот тут разревелась. Ей не в чем было пойти туда завтра. Категорически не в чем! Старая юбка, две кофточки, купленные с рук у метро. Дурацкий синтетический шарфик с колокольчиками и стоптанные туфли из искусственной замши.

Она села на кровать и закрыла лицо руками.

Потом, словно очнувшись, побежала по коридорам общаги и в каждой комнате просила денег – первый раз в жизни. Собрав приличную сумму, побежала в торговый центр и купила строгий серый костюм, белую блузку, простые черные лодочки и маленькую сумочку-конверт.

На парикмахерскую и маникюр денег не хватило. Но выглядела она теперь вполне прилично – так ей казалось.

А вот деньги она отдавала еще долго, почти восемь месяцев.

Однажды в роддом привезли роженицу. Молодую женщину сопровождал симпатичный мужчина. Все, конечно, решили, что это и есть супруг будущей мамочки. Он очень тревожился, было видно, как сильно он переживает. Вероника выходила в холл для беседы с родственниками. Оказалось, что встревоженный мужчина вовсе не муж роженицы, а двоюродный брат. Случай с той женщиной был сложный, неоднозначный, и Вероника взяла его под свой контроль.

Она была так наивна, так неискушена в любовных делах, что поначалу не заметила ухаживания молодого ученого по фамилии Стрекалов.

Стрекалов был хорош собой, прекрасно образован и интеллигентен. Однажды он пригласил ее в театр. Вероника растерялась, но согласилась. После спектакля прошлись по центру – конец мая, погода прекрасная, уже распустилась сирень. Посидели в саду «Эрмитаж» и зашли в кафешку. Вероника очень хотела есть, но постеснялась и попросила только чаю с пирожным.

Потом Стрекалов отвез ее в общежитие, поцеловал руку и предложил в выходные поехать на дачу.

«День рождения матушки», – объяснил кавалер, чем сильно смутил Веронику.

Ночью она не спала. Он нравился ей, безусловно. Но сразу – и на семейное торжество? Это было непривычно и странно. И еще страшновато. В ней по-прежнему жила робкая детдомовская девочка, навсегда оставленная родней.

В субботу утром он заехал за ней. Она, увидев его в легких джинсах, кроссовках и тенниске, окончательно расстроилась – она-то, дурочка, нацепила строгий костюм и надела туфли на каблуках.

Разве она знала, что такое дача? А это была еще какая дача! Настоящая подмосковная старая дача. Недалеко от Москвы, в пятнадцати километрах, стоящая в густом сосновом бору, и пределов участка было не видно.

Вадим объяснил, что эти дачи давали выдающимся деятелям науки еще в тридцатых. Земли тогда не жалели – нарезали по гектару и больше. Дед Вадима был большой ученый-электротехник. Бабушка – известная детская поэтесса. Они зашли на участок, и Вероника остолбенела – дом стоял далеко, в глубине леса, и к нему вела сквозь сосны извилистая карминовая дорожка. На крыльце стояла моложавая женщина в светлом платье и скромных жемчужных бусах.

– Вера Матвеевна, – представилась она и тепло улыбнулась: – А вы тот самый молодой гений, спасший множество жизней?

Вероника залилась пунцовой краской и развела руками.

– Да нет… какое там… Это чьи-то фантазии!

И сурово посмотрела на спутника. Вадим загадочно улыбался и поддакивал матери:

– Да, она! Она, мамуль. Не сомневайся. И наша Лизка обязана ей по гроб жизни!

Стол был накрыт на огромной полукруглой и светлой террасе. Веронику удивила посуда – тонкая, почти невесомая, в скромный бежевый цветочек. На кружевной скатерти, рядом с волшебными тарелками, лежали тяжелые ножи и вилки с затейливо крученными черенками. На черенках стояли инициалы: «ВС».

Немолодая женщина в белом переднике ставила на стол закуски и пироги.

– Шура, – представил ее Вадим, – наша домашняя руководительница.

Шура махнула рукой.

– Иди уж, «руководительница»! Не руководительница, а начальник, – рассмеялась она и подмигнула оторопевшей гостье.

Вера Матвеевна проводила Веронику на второй этаж и открыла дверь в маленькую и очень уютную комнатку.

– Отдыхайте, – кивнула она, – здесь тихо, прохладно и очень спокойно. Это – моя любимая комната. Я здесь в молодости обожала укрыться от своей шумной семейки.

Часам к пяти съехались гости. Их было много, человек тридцать. Друзья дома и подруги хозяйки. Кое-кто из «остатков родни» – как выразился Вадим.

Первый раз в жизни Вероника видела такое множество прекрасных и значительных людей за одним столом. Сестра Веры Матвеевны – Ольга. Известный микробиолог. Ее муж, высокий седой мужчина в твидовом пиджаке английского стиля – Владлен. Знаменитый кардиохирург. Подруга Веры Матвеевны, Светлана, – доцент университета, историк. Муж Светланы – детский писатель. Дочь Светланы – переводчик испанской поэзии. Еще одна подруга, Тамара, – известный психолог, автор книг о воспитании детей. Другая подруга, Инесса, – математик, лауреат всяческих премий. И другие, не менее прекрасные и известные люди. И все они держались на редкость доброжелательно и мило. Все были остроумны и совсем не чванливы. За столом то и дело вскипал радостный смех. Вспоминали что-то из прошлой жизни и снова смеялись, подтрунивая друг над другом.

«Какой дом, – думала Вероника, – какие люди! Да один раз оказаться в такой компании – уже огромное счастье!»

Она была так ошарашена этим, так возбуждена и так счастлива, что всю ночь не могла уснуть.

Встречались они три месяца. А потом Вадим сделал ей предложение. Она так растерялась, что на пару минут онемела.

Он обнял ее и сказал:

– Ну, подумай, милая. Приличной девушке можно подумать три дня. А на четвертый – я начну взывать к твоей совести. Или – к милости, как угодно!

Он рассмеялся, чмокнул ее в щеку и вышел за дверь.

Она села в кресло и почему-то расплакалась.

Ей вспомнилось, как она рассказывала Вике про свою жизнь, и та вдруг сказала: «Все. Достаточно. Ты столько дерьма за свою жизнь съела, столько горя видела-перевидела, что и переварить сложно. Каждый выпивает свою чашу. Вот и считай, что ты свою выпила. И теперь впереди будет одно сплошное счастье. Ты меня поняла?»