Мария Метлицкая - Женский день

Да пошли вы все. Вместе взятые. Как же вы мне надоели. Одной будет лучше. Одной будет легче.

Будет? Вопрос…

Бабушка, где ты? Ну почему ты ушла?! Я ведь совсем одна. На всем белом свете!

Аля встала и пошла на кухню сварить крепкого кофе. Смертельно разболелась голова. Понятно – нервы, виски, сигареты. Отчаянье. Такое отчаянье, господи! Просто не хочется жить.

Все как-то… в одну секунду… Стало мелким, глупым и пошлым. Вся ее жизнь. Все эти шизики Аристарховы, латентные гомики Терлецкие, алкоголики Роговые, страстные молодые любовники Володи. И нувориши Герасимовы. Отмороженный Саввушка со своими гаджетами. Суровая, жесткая Лидочка со своей идиотской непримиримостью. Роли дурацкие, «мыльные». След в искусстве, смешно! Все обнулилось, обесценилось, девальвировалось, превратилось в труху, в пыль и в дерьмо. Здорово, да? Понять все это и признаться себе.

Тут она задумалась. Господи! А кто постарался? Кто показал ей все это? Что она брошенная, обманутая, отвергнутая? Что она ноль без палочки? Кусок дерьма в огромной вселенной? Кто? Да дрянь эта телевизионная! Марина Тобольчина! Мерзкая сука, вторгшаяся в ее жизнь. Ложью и подлостью, между прочим. Вот с чем надо разобраться! Она это все так не оставит. Публичное унижение не для нее. А эти Марфушки? Вероника и Женя, писательница и врачиха? Их эта дрянь тоже размазала, да еще как! Ведь им, если вдуматься… Женя с усыновленным ребенком. Кстати, есть ведь тайна усыновления! Значит, эта гадина может ответить по закону! И Вероника… Вытащить такое про мамашу! Господи, какой же позор! И все это спустить? Из-за их поганых рейтингов? Из-за их премиальных? Да счас! Мы вам покажем, где раки зимуют. Думаешь, нет на тебя управы, звезда телевидения? Я не привыкла по-христиански – подставить другую щеку. Со мной этот номер не выйдет!

Она шмякнула об стол чашку с кофе и поискала глазами мобильный. Пролистала записную книжку и нашла нужный номер.

– Вероника? – закричала она. – Ты где, моя прелесть? Да не реви, ничего не пойму. Да ты совсем рядом, господи! Записывай адрес и подгребай, слышишь? И не реви! Не реви слишком громко. Ты за рулем? Нет? Н, и славно! Тогда реви. Меньше попи́саешь.

Она нажала отбой и стала искать номер Жени.

Женя трубку по-прежнему не брала. С мамой говорить не хотелось – это понятно. Маруська? Нет, не она. У Маруськи особый звонок, именной. Значит, кто-то из просто знакомых. Тот, кто посмотрел эту гадость. Телефон надо выключить – будут названивать все кому не лень. Охать, кряхтеть, выражать соболезнования. К черту! Она нагнулась, чтобы нашарить в темноте телефон, лежавший на полу.

На дисплее высветилось: «Ольшанская Александра».

Женя привстала, раздумывая, брать ли трубку, и все же взяла.

– Дрыхнешь? – было слышно, как громко Ольшанская выдохнула сигаретный дым.

– Ага, как же! – печально ответила Женя. – Хотя хорошо бы – задрыхнуть и не проснуться, – вздохнула она, – хреново очень.

– Хреново, – бодро согласилась Ольшанская. – Но будет лучше. Слушай, ты, Шарль Перро! Ты приезжай. Куда? Да ко мне. Я в одиночестве – ну, как все поняли. Мужем брошенная, детьми позабытая, – она усмехнулась. – Короче. Авиценна вот-вот подъедет. И ты подгребай. Ты далеко от Рублевки? Ну и отлично. Будем решать, как кончать эту суку.

Женя вздохнула.

– Смешно. А пока… Пока она кончила нас.

– Не вечер, – жестко отрезала Аля, – давай и по-быстрому. Жду!

Как там поет певица? Одиночество – мука? Одиночество – гадость? Одиночество – сука! Вот именно, именно так. Сорок лет. Точнее, почти сорок один. Через полтора месяца. Ни мужа, ни ребенка, ни семьи. Ничего. Чего ты так рвалась сюда, Марина? Конечные цели? Карьера? И только? Ну, с этим у тебя все в порядке. В поряде – как принято говорить нынче. Да, карьера… Ты, провинциальная девочка, приехавшая сюда в девятнадцать. В стылую, промозглую декабрьскую Москву. Никого у тебя не было – ну, почти никого. Тетя Света не в счет. А между прочим, мамина двоюродная сестра! Совсем не дальняя родственница! Приняла, да. Но как? Че приперлась? Без тебя скучно не было! Все претесь сюда, а за каким? Москва не резиновая, может, слышала?

Марина молчала. Стояла, опустив глаза, и думала, что надо только выдержать. Потому что идти больше некуда. Совсем. Ну, на вокзал, если только. А там менты. Загребут в пять секунд. И не отвертишься, потому что набрехать про экзамены в институт не получится. В декабре экзаменов не бывает. А злость была на тетку, ох! Так и хотелось ей в морду плюнуть – а ты сама? Давно ли москвичка? Стерпела, смолчала. Та, видно, сжалилась и тяжко вздохнула:

– Ну, раздевайся. На мою голову…

Поставила чайник, сделала два бутерброда с засохшим сыром. А на сковородке штук десять котлет. Марина вытащила гостинцы – мамино клубничное варенье, сливовый мармелад, сушеную тараньку и большой шматок сала.

Тетя хмыкнула.

– Понятно. Что вы оттуда… еще можете!

Слезы брызнули из глаз – так стало обидно! Ладно, проехали. Надо же приспосабливаться, выживать как-то надо. Бог терпел и нам велел, как говорила бабушка.

Квартирка крошечная, однокомнатная. Два ковра на стене, люстра хрустальная. Горка с хрусталем. Тетка хвасталась: «Видишь, как преуспела!»

Преуспела, да. В столице всего-то лет десять, а уже и квартира своя, от завода. Горка с посудой, ковры. Только мужа вот нет и ребенка.

Раскладушку разложили на кухне.

– В шесть проснешься и соберешь, – приказала тетка. – Мне на работу.

Потом спросила про планы. Марина поведала, что устроится на работу – куда, все равно.

– С общежитием! – указала тетка. – Я тебя здесь долго терпеть не буду. Мне, моя милая, никто не помогал и перину не стелил. Все сама, все одна. Всю жизнь на заводе спину ломаю. Квартиру вот в прошлом году выбила. Видишь, добра сколько?

Марина кивнула.

– И еще, – тетка слегка смутилась, – у меня, племянница, есть еще личная жизнь. Ты поняла?

Марина снова кивнула.

– Так что в пятницу чтобы тебя здесь не было. Повторять не надо? С семи вечера и до двенадцати. А где пристроишься – не мое дело. В кино иди или в цирк. С конями! – засмеялась она, явно довольная своей остротой.

Марина все поняла – у Светки любовник, и любовник женатый. Ладно, пересижу. А там видно будет.

Но было интересно, поэтому без пяти семь села у соседнего подъезда и стала ждать.

Ровно в семь появился один – низенький, крошечный, как колобок. В фетровой шляпе и сером пальто. Остановился, воровато оглянулся – не видит ли кто. Вытащил из портфеля коробку зефира и нырк в подъезд.

«Понятно, – вздохнула Марина, – герой-любовник. Дура Светка. Это ж Москва! Столько мужчин по улицам ходит. Бери любого. Если мозги имеются. А этот пень замшелый… Кошмар! Хотя… Светке уже за тридцать. А в этом возрасте, как известно, невест давно нет – есть старые девы и брошенки».