Лиля Брынза - Пари (сборник)

– Сойдет? – спросила я кота через Ониматор.

– Красота неописуемая…

Боммм! Боммм! Бомммм! Боммм!

Я налила шампанского в бокал. Подумала немного… И налила во второй. Уставилась на экран.

– Свиридова, ты меня сразу убьешь или позволишь отпить глоточек перед смертью? Я знаю – шутка идиотская. Прости. Но ведь праздник, – грустный смайл.

Я посмотрела на Северуса. Он тщательно вылизывал себе хвост. Сомнительно, что в этот момент он был в состоянии транслировать на Ониматор смайлики.

Я посмотрела на веник, утыканный конфетами.

Я посмотрела на часы. Новый год наступил полминуты назад.

Я внимательнее посмотрела на часы. Глазок камеры торчал точно над знаком качества. Козел! Все мужчины – козлы!

Я посмотрела на экран.

– Ты бы все равно отказалась встречать со мной Новый год… Ты же упрямая и капризная, как кошка, – грустный смайл. – Пришлось договариваться с твоей квартирной хозяйкой, с нашей консьержкой. Даже маме твоей звонил, чтобы подтвердила существование московской кузины…

– Сволочь ты, Строганов, – буквы выглядели недостаточно укоризненно, поэтому я выделила слово «сволочь» болдом. – Зачем ты мне все нервы вымотал? Зачем над животными издеваешься? Как ты его заставил головой мотать, а? Зачем ты камеру установил? А если бы я тут что-нибудь эдакое… И что сказала мама?

– Мама сказала, чтобы ты ей позвонила завтра. Если бы «ты тут что-нибудь эдакое», я бы не стал смотреть. Клянусь. И можно я уже зайду?

– Сволочь… Но квартира у тебя хорошая. И кот твой тоже ничего так… Только волос на нем нет. Заходи.

В двери осторожно заворочался ключ.

Нет. Ну, разумеется, сначала я орала. Потом объявила бойкот. Потом уничтожила все запасы брюта и сообщила, что никуда отсюда не уеду, потому что все равно ехать мне некуда. Сам нарвался. Потом требовала пояснить, как работает Северус Снейп и не робо-кот ли он случайно. Потом набралась смелости и погладила абсолютно живого и лысого Северуса по попонке. Потом зачем-то погладила Строганова по животу. Потом захотела спать. Засыпая, потребовала, чтобы никто – ни Северус, ни Строганов – не смел нарушать мой покой. И еще сообщила бессовестно лежащему рядом Строганову, что он неправ, потому что Василий Строганов сам по себе, а Катерина Свиридова сама по себе, а по-другому и не бывает.

«Всё бывает. Чудеса бывают. Всякие. Новый год потому что», – мигал Ониматор.

Я встала попить воды, заблудилась и вместо кухни попала в комнату с круглым стеклянным столом, компьютером неизвестной модели и котом, сидящим в позе копилки на подоконнике. Тут-то Фелино Ониматор сперва пискнул, а потом замигал.

– Всё бывает. Чудеса бывают, Катя. Новый год потому что.

– Ты кто? Кто ты? Строганов? Ты же спишь! Я же даже отсюда слышу твой храп! Строганов, прекращай! Шутка, повторенная дважды… – едва попадая пальцами по клавишам, набила я.

– Кот я. Северусом Снейпом зовут. Ты будь добренькая, мне еще печеньков насыпь, пожалуйста. А то Новый год все-таки, у всех чудеса, мне тоже надо чудес. Печеньков надо. Только тссс.

Есть дети, две штуки.

Мальчик двенадцати лет.

Его сестра пятнадцати лет.

Одним особенно теплым и безветренным вечером дети купаются в море. Вода прозрачная. Дно как на ладошке.

По дну медленно передвигаются крошечные морские рачки. Волочат за собой крученые домики-ракушки.

Солидные, сосредоточенные, важные, целеустремленные…

– Давай наберем рачков полный пакет, высушим, залакируем и сделаем себе бусы, – предлагает девочка. Девочкам часто в голову приходят странные идеи.

– Давай! – радуется мальчик. – Придем в сентябре в школу в бусах, все обзавидуются.

Дети целых два часа бродят по мелководью. Опускают загорелые руки по локоть в воду. Вытаскивают пригоршни рачков. Дети, как те рачки. Солидны, сосредоточенны, важны…

Ближе к закату, когда пляж уже почти пуст, а солнце вот-вот свалится за горизонт, я зову детей из воды.

– Еще минуточку, – просит мальчик.

– Полминуточки, – вторит девочка.

Я неумолима, как закат. Бредем домой. Я, мальчик, девочка, полкило морских рачков в полиэтиленовом пакете с водой.

– Вы точно будете делать бусы? – спрашиваю у девочки. Она – заводила. Она собрала гораздо больше рачков, чем мальчик. Ей решать. – Ты уверена?

– Точно! Сейчас придем и начнем делать. Сразу после душа и ужина.

– Как? – интересуюсь я.

– Ну сперва выложим рачков на балкон, чтобы они высохли. Потом вытащим тельца из раковинок, потом проткнем раковинки иглой, потом…

Процесс изготовления бус мне неинтересен. Мне любопытно другое. Рачки – живые. Они ползают, толкают друг друга, пытаются процарапать полиэтилен клешенками. Дети с любопытством глядят на добычу, обсуждают поведение узников, хохочут. Распознают особенно активных или необычной окраски рачков. Даже дали им имена. Мне любопытна детская рациональность.

Я знаю, что, если дети на самом деле возьмутся делать эти самые бусы, они совершенно безжалостно, не задумываясь ни о чем «таком», уничтожат зверьков. Но, скорее всего, ни до каких бусиков дело не дойдет, и незадачливые рачки издохнут всё в том же пакете, а потом будут выброшены в корзину. Я – взрослая. К сожалению. Поэтому мне жалко этих безмозглых, но таких забавных тварей. Я пытаюсь обосновать свою жалость логикой, мол, смерть сотни-другой рачков от рук равнодушных инфантов совершенно бессмысленна и, хоть и не нанесет ощутимого вреда мировой гармонии, но все же… Мне просто жаль рачков.

Детей мне тоже жаль. Они собирали. Старались. У них планы. Они воображают, как придут в школу и будут хвастать уникальным хендмейдом. Но как же жаль рачков…

– Смотрите. Если не станете возиться с вашими бусами, лучше отпустить. Уверены?

– Уверены! – кричат в один голос.

После ужина сидим на балконе. Рачки переместились в кастрюлю. Волнуются. Один даже потерял клешню. Другой, кажется, уже заснул. Вспоминаю детскую головоломку: «Однажды звездочет Хуссейн, имевший небольшой бассейн, узрел, что бывшие в нем раки клешней лишились после драки…»

– Умер один, – говорю девочке. – К утру все умрут.

– Все равно умрут, – улыбается девочка. – Завтра на солнышко их выложим.

– Ведь не сделаете же ничего, – качаю головой я. – Зря подохнут, бедняжки. Просто так. Ради каприза.

– Сделаем, – топает ногой она.

Мальчик украдкой вздыхает. Ему нестерпимо лень. Идея с бусами уже не кажется привлекательной. И один уже мертвый рачок – неожиданная, неприятная, сосущая под ложечкой укоризна.

Еще через час уснувших рачков становится все больше… «Тогда он раков стал считать, с клешнею левой было пять…»

– К утру ни одного не останется, – вскользь роняю я.