Лиля Брынза - Пари (сборник)

– Не буду отрывать вас от обеда. Приятного аппетита. Пройдемте ко мне, Анжелика.

Они удалились. Красивая, гордая пара, как в голливудском кино. Молчание длилось еще с полминуты, а затем раздался всеобщий стон. Громче всех стенала Ленка. Она буквально волосы на себе рвала.

– Все. Конец! Бедная я, несчастная! Где уж мне с такой соперничать. Она его в момент к рукам приберет, если уже не прибрала. Я, блин, тут второй год надрываюсь, все юбки пообрезала донельзя, а тут какая-то штучка со стороны!.. Нет, плевать на юбки! А сколько я времени и усилий потратила, чтобы рядом с ним дурой не выглядеть. По утрам вместо «Мегаполиса» дурацкий «Коммерсант» читаю. В метро люди шарахаются.

– Ален, а ты вслух читай. Представляешь, туда-обратно едешь одна в вагоне. Хочешь сиди, хочешь лежи, – не удержалась я.

– Не ерничайте, Лариса, – вступила в дискуссию Светлана Денисовна. – Это сейчас более чем неуместно. Ваш сарказм вполне понятен, однако… – И тут она безнадежно махнула рукой и отвернулась к окну.

М-да. Что творится-то! Я посмотрела направо, потом налево. Беда и огорчение.

Наташи из экспортного отдела обнялись в порыве искренней жалости друг к другу и поочередно всхлипывали. На полном серьезе, сидели и хлюпали носами. Анечка закатила свои карие с поволокой глазки к небу и, похоже, молилась о том, чтобы эта Анжелика нашла себе в Америках какого-нибудь Рокфеллера или Билла Гейтса. Ольга Шпитко разорвала бумажку с крестиком на кусочки, швырнула кусочки на пол и топтала их изо всех сил. Восемнадцатилетняя секретарша Юленька, юное очаровательное существо, размазывала сопли и тушь по детскому личику, а Серафима громко и очень нехорошо ругалась разными нецензурными словами, направляя их в адрес всех мужиков вместе взятых и постепенно переходя на личности. Конечно, мои читательницы прекрасно понимают, что здесь я как автор использовала стилистический прием под названием «преувеличение», но, поверьте, преувеличение не слишком сильное. Думаю, ситуация ясна. Пока женская часть коллектива наслаждалась своими переживаниями, мужской состав носился со стаканами воды, отпаивая обезумевших от горя коллег. Только Митрич сидел спокойно, покачивая головой и приговаривая: «Водочки им надо, водочки…»

Постепенно истерика сошла до уровня тихой, но сильной печали.

– Ну и что же мне теперь, бедной, прикажете делать? – Это был риторический вопрос, то есть Ленка вовсе не надеялась на какую-либо реакцию, но меня как бес за язык потянул:

– Что делать? Что делать? Делать уже нечего. Полный фол! Против таких аргументов и анжеликов ты, Ленка, не попрешь. Против этой Анжелики вы беззубы и безлики, – зарифмовала я свою мысль. – Где уж вам? Это как в штыковую атаку на танки. Поэтому, девочки, умойте руки и сдайтесь без боя. Моя интуиция подсказывает, что вам остается только гордо нести горечь поражения.

Ох, мамочка! Что тут началось! Общий гнев, презрение, шум и ярость. И все на меня, бедную. Просто ополчились всем табуном. Тут же были позабыты споры, склоки и неоплаченные долги. Как во время пожара в джунглях, когда движимые массовым ужасом хищники бегут бок о бок со своим потенциальным завтраком. Они бы меня затоптали, если б смогли.

– Чего ты понимаешь? Кроме твоих глупых колкостей и второсортных острот, от тебя и ждать-то нечего! – Это Ленка.

– Читай свои пошленькие книжонки и не лезь куда не просят! – Это Наташи.

– Некоторые строят из себя невесть что, а сами ничего из себя не представляют, – Юленька.

– А тебе-то что?! Сиди молча и не трави нам душу! – Анечка.

– Вы лучше занимайтесь своими непосредственными обязанностями, Лариса. Доморощенных оракулов нам здесь не требуется, – Светлана Денисовна.

И так далее и тому подобное. Они шумели, обвиняя меня во всех возможных грехах – от гордыни до обжорства и прелюбодейства, а я особо не переживала и даже получала от этого такое полумазохистское удовольствие, пока кто-то, кажется Ольга Шпитко, не произнес:

– Что вы ее слушаете, девочки? Она же элементарно ревнует и завидует. Ну ведь посмотрите на нее. Просто тоже, как кошка драная, влюблена в Андрея по самые ушки, но ведь он на таких, как она, и не взглянет даже. Да что там – и как зовут-то не запомнит!

Или потому, что она была, не ведая того, в чем-то очень и очень права, или в силу иных причин меня вдруг совершенно неожиданно прорвало. Я неуклюже вскарабкалась на стол и заорала:

– Молчать!

Тишина навалилась на меня, оглушила и заставила продолжать делать глупости.

– Здесь, на этом столе, в присутствии всего персонала я ставлю ужин в «Максиме» против любых ваших ставок на то, что ваш Андрей Неприступный ровно через полтора месяца при всех сделает мне самое что ни на есть официальное предложение руки и сердца! Вы не ослышались, господа хорошие, МНЕ, а не этой прилизанной Анжелике, не тебе, моя «Коммерсантом» озадаченная Леночка, и не вам, душенька Светлана Денисовна! Вопросы есть?

Это было круто! Они такого точно не ожидали. Сначала тихо захихикала Юленька, к ней, икая, присоединилась Серафима, а затем все в столовой разразились гомерическим хохотом.

– Ты?! Андрей?! Предложение?! Да в жизни этого не будет. Да закопайте меня живьем! – ржала Ленка.

– Ну и самомнение у вас!.. Нет, ну это… хи-хи, – в смехе Светланы слышались легкие истерические нотки.

– А мне сделайте, типа, обрезание без наркоза. Ой, щас до туалета не добегу! – гоготал Серега-снабженец.

– К черту обрезания и захоронения! Делайте ставки, господа, – я изобразила рукой жест, который на самом деле неприлично делать на людях.

– А ведь она не шутит, – задумчиво произнес Митрич и так же спокойно добавил: – Уважаю за азартность! Ставлю две штуки баксов. Ничего не потеряю, но поприкалываюсь, да и поужинаю в приличном месте и в славной компании.

– С меня штука, – Анечка смачно плюнула на пол и растерла слюну носком своей изящной туфельки.

– Вообще-то я ремонт думала делать, – протянула Эльвира Петровна из планового, – но, говорят, в «Максиме» потрясающие устрицы, – тысяча моя.

– Протоколируй, Юлия, – я швырнула ей ручку и салфетку, и та усердно стала писать.

Чего долго говорить – через двадцать минут список был готов, еще через полчаса он был распечатан и размножен. Срок был определен в полтора месяца, точно до приезда прекрасной Анжелики. Условия пари были четко определены. Я нарисовала свою подпись против цифры 5000 (при очень строгой экономии на скромный ужин должно было хватить), а над тридцатью одной закорючкой моих коллег красовалась невиданная по размеру сумма в сорок тысяч долларов США. Больше всех – целых три с половиной штуки зеленых, с трудом скопленных и отложенных на норковый полушубок, – предложила Ленка, потрясенная моей невиданной наглостью. Юленька пожмотничала и пожертвовала всего лишь тремя сотнями (а может, она по юной наивности все еще верила в чудеса). Тетя Тамара, пробормотав что-то про корову и черкасское седло, поставила восемьсот кровно заработанных. Столько же отвалила и наша необъятная Серафима.