Анна Берсенева - Героиня второго плана

Вопрос прозвучал уже не в том живом тоне, каким он говорил про собаку, а обычно, как и должен звучать дежурный вопрос, ответ на который спрашивающему безразличен. Майя и ответила машинально. Ее овсянка чуть остыла, можно стало есть, и она опустила ложку в кашу.

– А что делаете сегодня вечером? – спросил Арсений.

– Ничего особенного, – пожала плечами Майя. – Читаю, наверное.

Он задал этот вопрос таким же обыкновенным тоном, каким и предыдущий, она и ответила так же машинально. Хотя вопрос был уже не совсем обычный, конечно.

– Дело в том, что у меня есть лишний билет в Мариинку, – сказал он. – Партнеры подарили два, и жаль будет, если пропадет. Как вы относитесь к балету?

К балету в Мариинке Майя относилась прекрасно. Да и кто бы отнесся иначе?

– В таком случае встретимся в половине седьмого у входа? – сказал Арсений Владимирович. – Извините, я должен поесть быстро, опаздываю на переговоры.

– Пожалуйста, конечно. Спасибо за приглашение.

Кофе и яичницу он проглотил с такой армейской скоростью, что Майе стало даже жалко: приятно было бы завтракать неторопливо, разговаривая, отмечая еще какие-нибудь интересные его наблюдения вроде того, о собаках. Но тут же она вспомнила о предстоящей вечером Мариинке и жалеть о прервавшемся разговоре перестала. Театры Майя любила и посещала не так уж редко, но приглашениями в них избалована не была. Да и не только в них – вообще не была она избалована приглашениями куда бы то ни было.

– Честно говоря, больше всего мне понравились старушки.

– Какие старушки? – не поняла Майя.

Балет Баланчина состоял из трех частей, об этом она и спросила Арсения – что ему больше понравилось, «Изумруды», «Рубины» или «Бриллианты». И удивилась его ответу.

– Мне понравилось, что в Мариинке полно старушек, – объяснил он. – В Большом их давно уже помину нет, тем более на балете. А здесь, я поинтересовался, годовой абонемент не безумно дорогой, и все балеты в него входят, и старушки их смотрят. Все-таки Питер сохранил человеческие черты, невозможно не заметить. А вообще «Рубины» красивее всего были, по-моему. Но я в этом не очень разбираюсь.

Старушек Майя и сама заметила – аккуратных, интеллигентных, хрестоматийных петербургских. Да и вся публика сильно отличалась от московской, это правда. Пафоса было значительно меньше, и больше было студентов.

Но вообще-то разница между Москвой и Петербургом давно уже была ею отмечена и осмыслена, поэтому ее скорее заинтересовало то, что Арсению понравились именно «Рубины», самая страстная часть балета Баланчина. И не очень это Майю обрадовало. Это означало, что ему вряд ли может понравиться она: в ней-то ничего страстного нет, и не только во внешности.

Но разве она рассчитывала на роман со случайным знакомым? Ничуть. Балет был прекрасный, и вечер поэтому получился хороший, и шампанского в антракте выпили, это немало. Потому что жизнь ее в силу профессии и личных обстоятельств протекает так как-то… внутренне, что любое внешнее событие кажется значительным, да таким и является вообще-то.

– Можем сразу взять такси, – сказал Арсений, – а можем и прогуляться, пока не устанем.

Конечно, лучше прогуляться. И ветер успокоился, и до гостиницы не так уж далеко, чтобы устать.

Они шли вдоль канала Грибоедова и разговаривали. О чем обычно разговаривают мужчина и женщина, если они только что познакомились и знакомство оказалось приятным? О приятном и разговаривали: обсудили балет – Ульяна Лопаткина танцевала волшебно! – обменялись сведениями о работе. У Арсения, как Майя сразу и предположила, было свое дело, что-то связанное с программированием, то есть совершенно ей непонятное, а значит, для общего разговора не подходящее.

Когда он узнал, что Майя художница, то сказал о ней слово в слово то, что она минуту назад подумала о нем:

– Я что-то такое сразу и преположил.

– Почему? – спросила она.

– Вы очень интеллигентны. И так, знаете… Именно художественно интеллигентны.

Майя не поняла, чего в его словах больше, одобрения, опаски или еще более нисходящего чувства. Если бы оказалось, что опаски, она не удивилась бы. Лет десять назад мужчины боялись чересчур умных женщин, так как были уверены, что женского ума не бывает без активной независимости, а кому такая женщина нужна. Теперь же качество, которое Арсений назвал интеллигентностью, да еще художественной, – что это в его представлении, кстати? – у большинства мужчин вызывало, по Майиным наблюдениям, уже даже не опаску, а только недоумение или скуку.

Но нет, чтобы он опасался ее или чувствовал в ее обществе скуку, не похоже. Смотрит с интересом, расспрашивает непринужденно.

А она ощущала сейчас то легкое возбуждение ума и настроения, которое и должно было возникнуть от балетного блеска и выпитого шампанского.

– Один мой приятель, – сказал Арсений, – вообще перебрался из Москвы в Петербург. И убежден, что только теперь наслаждается жизнью.

– Чем же он наслаждается в Петербурге?

– Говорит, что абсолютно всем. Сдал квартиру в Чертанове, снял на Фонтанке. Каждый вечер либо в театр идет, либо посещает какое-нибудь литературное собрание.

– А работа?

– Он дизайнер, работа удаленная. Как и у вас, я думаю. Или вы непосредственно в издательстве сидите?

– Я с разными издательствами работаю. Дома.

– Всегда восхищался людьми, которые на это способны.

– Что же в этом восхитительного? – удивилась Майя.

– Что им не скучно наедине с собой, во-первых. А во-вторых, что у них сильная воля. Работать, когда никто не следит и не подгоняет, это не каждый может.

Никакой особенной воли Майя у себя не отмечала. И скучно ей бывало, конечно. Но сидеть с утра до вечера в многолюдном помещении без перегородок или, наоборот, в тесной комнатке – во всех издательствах либо одно, либо другое – тоже не казалось ей таким уж весельем. И от того, что кто-нибудь стал бы за ней следить или подгонять ее, работалось бы ей не лучше точно.

Но объяснять такие подробности случайному собеседнику Майя не посчитала необходимым.

– Работа как работа, – пожала плечами она. – Иногда книжки хорошие и издатели умные, иногда наоборот. В зависимости от этого работать или скучно, или интересно.

Ничего особенного она вообще-то не сказала. Но странное ощущение возникло у нее вдруг… Из-за слов о работе, самых обыкновенных, она увидела свою жизнь не то что со стороны, но как будто бы вне собственной к ней привычки. И удивление, и едва ли не страх охватили ее. Все, что давно уже стало для нее обыденным, вдруг показалось неправильным и странным.

– Да!.. А что такое Фонтанный дом? – неожиданно спросил Арсений. – Я несколько раз слышал, но всегда забывал выяснить.