Лариса Рубальская - Свет в твоем окне (сборник)

Итак, я пошла по следу. Около здания министерства, в котором работал Василий, был памятник одному великому поэту. Я затаилась за памятником и стала ждать.

Ровно в шесть часов Василий вышел из здания, и я начала действовать. Я кралась за предателем короткими перебежками, искусно заметая след. Я вспомнила все прочитанные детективы и была предельно осторожна. Очки болтались на носу, и я боялась, что они слетят и Васька меня узнает.

Сначала мы ехали две остановки на троллейбусе, потом вошли в метро. Василий был спокоен, шел не оглядываясь. А я шла и негодовала – это надо же, так хладнокровно совершать предательство. Из метро Васька двинулся к пригородной электричке, я за ним. Вагон был почти пустой. Я села неподалеку, отвернулась к окну, прикрылась книжкой и в отражение в стекле стала присматривать за Василием. Минут через двадцать он встал и пошел к выходу, я, конечно, следом. Хорошо, что на платформе был народ, и я кралась незамеченной.

Васька зашел в привокзальный магазинчик, вышел с каким-то тортом в руках и быстрым шагом направился к дому, где, по-видимому, жила гадина. Мы друг за другом поднялись на третий этаж. Я притаилась бесшумной мышью и услышала, что он дверь открывает своим ключом. Мои мысли запрыгали, как шарики пинг-понга над сеткой. Бедная, бедная моя Галка! Вот они какие! Мужики! Никому никогда верить не буду! Я даже заплакала от жгучей обиды за подругу.

Ну, думаю, что ж! Вот ты, гад, и попался! Надо немедленно наказать подлеца.

Я подошла к двери. Голоса были чуть слышны. Целуются сейчас небось, подумала я. Сейчас вам будет не до поцелуйчиков! Я резко нажала на звонок. Дверь открылась почти сразу. Передо мной стояла ошарашенная Галка и пялилась на мою мокрую соломенную шляпу.

– Ой, Лариска! Откуда ты взялась? И как мой адрес узнала? Ты же у нас никогда не была. Я не приглашала. Думала, далековато к нам добираться. Заходи давай! Вася сегодня как раз пораньше пришел, тортик принес. Чайку попьем, поболтаем…

Вот так я и поняла тогда простую истину – не соваться в чужие дела. Нет, помогать людям надо, но в личную жизнь не вмешиваться.

Кстати, я тогда простудилась и бюллетенила две недели.

А вывод простой. Он же совет: мужчинам верить можно. Но очень осторожно…

Городок Петраково на карте ищи-свищи. То есть нет такого городка. А вообще-то он есть. Вернее, не городок, а поселок городского типа. Это значит, что среди деревянных развалюшек есть два железобетонных дома, как в городе. Да еще школа двухэтажная кирпичная со спортивным залом на первом этаже. И там иногда проводят школьные вечера, и магнитофон крутят, и встают все ребята как бы в две очереди – одна за Внуковой, другая – за Клыковой.

Валька да Олька – две красавицы школьные, талии тоненькие, грудь торчком, обе синеглазки. Правда, у Внуковой Ольки волосы волнистые, а у Клыковой Вальки – прямые. И за Олькой очередь чуть-чуть подлинней. А еще поют обе, как настоящие артистки. У Ольки голос высокий и протяжный, а у Вальки – низкий и глубокий. Они обычно песни пополам делили – заступала Олька, допевала Валька. А припев пели вместе, и это было самое красивое в песне место.

Они сами себя прозвали «девочки-припевочки», а пацаны, когда красавиц поделить не могли, грубовато про них говорили: девки-припевки.

Иногда даже дрались влегкую, кому с кем танцевать. А Внукова с Клыковой смеялись и радовались, что мальчишки так из-за них разоряются.

Девочки дружили с детского сада, как сестрички-близняшки неразлучные. И мальчишек поделили поровну. Ну почти поровну.

А когда на выпускном вечере аттестаты получили – оказалось, что и отметки у них одинаковые. Правда, у Ольки на одну пятерку больше.

Когда школьные годы отлетели в прошлое, решили вдвоем в Москву поехать – учиться. Обе хотели портнихами стать – листать модные журналы они очень любили. Перед самым отъездом у Клыковой Вальки мать с сердечным приступом слегла, и Валюшке пришлось в Петракове задержаться – младшие сестренки еще маленькие, их кормить надо, а маме врачи велели хоть недельку с постели не вставать.

Ну, подумаешь, неделя – Олька первая в Москву поедет, на разведку, а Валька через недельку ее догонит.

Олька Внукова прямо с вокзала позвонила знакомой, тоже петраковской, Тамаре Звягинцевой. Тамара землячкиному звонку обрадовалась, к себе позвала. Все-таки хорошее слово «братство». Хоть Олька с Тамарой женского пола, но ведь слова «сестричество» нет, а есть «братство». А это значит – друг другу помогать и в беде не оставлять.

Хоть Звягинцева из Петракова давно уехала, в Москве замуж вышла, работала в одной богатой семье домработницей и деньги приличные там зарабатывала, все ж своих, петраковских, не забывала. И, увидев Ольку, обещала тоже помочь устроиться.

На другой день Звягинцева своей хозяйке Миле рассказала про Ольку, и Мила, тоже обожавшая моду, сказала, что позвонит знакомому кутюрье и спросит, где на портних хороших учат.

Кутюрье этот, Эрик Монахов, как раз класс набирал, и Ольку Внукову тоже набрал, и стала она его ученицей, комнату недорогую сняла и начала портняжную науку постигать.

Эрик на девушек особенно внимания не обращал, только на манекенщиц своих поглядывал во время примерок да модных показов, но это так, в связи с профессией. А в жизни женский пол ничего для него не значил. И поэтому то, что он к Ольке все время подходил и что-то объяснял, поправлял чаще, чем других, никакой возникшей симпатией мужчины к хорошенькой девушке не объяснялось. В его внимании была совсем другая причина – разглядел он в Олькиных выкройках и стежках какой-то необычный талант. И довольно скоро Олька стала для Эрика человеком незаменимым.

А в салоне всегда было весело, красиво, пахло кофе, который постоянно кто-нибудь пил. И разговоры важные – Монахов человек популярный, и московские модные дамы с удовольствием проводили у Эрика время, листая журналы, теребя ткани, болтая о том о сем.

Для примерок самым важным и капризным заказчицам Эрик всегда вызывал Ольку. Внукова была немногословна, нелюбопытна, и заказчицы всегда были примеркой довольны. И у Ольки было всегда на душе хорошо, хотелось постоянно что-нибудь напевать, но мешали булавки, которые она не вкалывала в специальную манжетку, а по старой петраковской привычке сжимала в зубах.

Вместо недельки клыковская мать пролежала около четырех месяцев, потому что приступ оказался инфарктом, и на Валюху свалилось сразу очень много забот – и младшие, и огород, и к мамке в больницу бегать.

Валентина скучала по своей подруге и считала дни, когда в Москву Ольку догонять поедет.

Как-то войдя к маме в палату, Валя столкнулась глазами с молоденьким то ли доктором, то ли студентом-практикантом. От столкновения получилась искра, которая одновременно прожгла насквозь и Клыкову, и этого медика.