Маша Трауб - Счастливая семья (сборник)

– А ты Спиро откуда знаешь? – спросил он.

Наверное, другая женщина начала бы рассказывать, как приехала с семьей на долгий срок, как поселилась в деревушке, ну и так далее. Но мама не любит пустопорожних объяснений, поэтому выдала самую суть:

– Мой сын Теодоре хлеб приносит.

Этого оказалось достаточно, чтобы водитель усадил маму на лучшее место.

Водитель этого автобуса поехал по другой дороге. Перепуганные туристы волновались и спрашивали: куда мы едем? Почему другой дорогой? Но водителю было все равно. До нашей церкви он домчался за тридцать пять минут и, торжественно открыв переднюю дверь, пожелал маме счастья и попросил передать пожелания здоровья Теодоре. В автобусе не смолкал гвалт. Поскольку автобус не просто свернул с нужного маршрута, а изменил его совсем, туристов можно было понять. Их завезли не пойми куда. Ради одной-единственной пассажирки, которая, вместо того чтобы побыстрее выйти, спросила у водителя, есть ли у него дети. Кто бы сомневался, что водитель, которого звали… нет, не Спиро, а Димитрис, начал показывать маме фотографии своей дочки, сына и, естественно, рыбы, которую он поймал год назад.

После этого, расцеловавшись на прощание, они расстались. Димитрис сказал, что в случае чего он всегда довезет маму до дому. Мама сказала, что его дочка – красавица, таких красавиц она сроду не видывала, а сын похож на него как две капли воды. Оба были совершенно счастливы. До пассажиров им не было никакого дела.

На самом деле мама появилась совершенно не вовремя. Я должен признаться, что та самая первая кошка, из нашего первого дома, которая нагадила на мамин диван, появилась снова. И привела с собой еще двоих. А мы с Симой и дядей Борей их тайно подкармливали. Даже дали им имена. Первую кошку – белую – назвали Соль. Вторую – черную – Перец, а третью – пятнистую – Уксус. Утром мы забыли их покормить, и теперь Соль висела на полотенце, которое мама повесила на веревку, и болталась на нем как скалолазка. Она не просто висела, а непременно хотела сорвать его вниз. Соль ненадолго спрыгивала на землю, чтобы вновь подпрыгнуть и вцепиться в полотенце. И начинала раскачиваться. В конце концов она сорвала мамино любимое пляжное полотенце с веревки и была очень довольна. Поскольку после этого Сима решила покормить кошек сосисками, Соль обрела уверенность, что все сделала правильно, за что и получила вознаграждение.

Увидев трех кошек, которые сидят на ее полотенце и едят сосиску, мама просто потеряла дар речи. Мы с Симой и дядей Борей превратились в кустарник, замерев на месте, и нам еще повезло. Докладывать маме о кошках мы отправили Симу. Собственно, она и рассказала маме, как их зовут и как они любят качаться на полотенцах как на качелях. Ведь у них нет кошачьей детской площадки. Поэтому они бедненькие и несчастненькие, и их нужно кормить и позволять раскачиваться на белье. Как ни странно, мама улыбалась. Ей понравились клички, которые мы дали кошкам.

– Иди сюда. – Мама вышла на террасу и обращалась к белой, самой первой кошке, безошибочно вычислив вожака: – Я буду тебя кормить, если ты прекратишь гадить на мой диван и портить мое белье. Поняла?

Кошка не ответила. Но они с мамой друг друга поняли. Мама с тех пор покупала кошачьи консервы, а кошка ни разу не повисла на полотенце.

Мы жили хорошо. Мама говорила, что в деревне ей спокойно. Туристов было мало. Из постоянных жителей – мы, архитектор Эдвард и семейная пара с дочерью лет пятнадцати. Собственно, на нашем пляже больше никто и не появлялся. Эдвард мог спокойно возводить свои парфеноны и колизеи, не опасаясь того, что они будут разрушены жестокими детьми. Но наше уединение обеспечивала как раз другая семья.

У них было три собаки. По одной на каждого члена семьи. У мамы был йоркшир, у папы – хин, а у дочки пекинес. Но если йоркшир и хин занимали лежаки своих хозяев, то пекинес требовал отдельный лежак. Поэтому семья оккупировала два зонтика и четыре лежака. Если на пляже появлялись посторонние, собаки поднимали оглушительный лай, я бы даже сказал – крик. Да, мне кажется, они именно кричали и скандалили, а не лаяли. Причем втроем они считали себя сокрушительной силой и вырывались из рук хозяев. Йоркшир, которого женщина едва удерживала в руках и закрывала ему рот прямо как человеку, чтобы он не лаял, был особенно нервным. И никак не мог успокоиться – трясся и возмущался. Пекинес, которого не успевала подхватить дочка, слетал с лежака и поднимал бурю песка вокруг себя. Наверное, ему казалось, что он покоритель пустынь и песков и таким образом обманет врага. А папин хин пытался прорыть тоннель в лежаке. Да, именно в лежаке, а не под ним, что было бы логичнее. Но пес вознамерился прорваться сквозь деревянные планки. Нет, он тоже добросовестно лаял, но продумывал и пути к отступлению. И лаял еще отчаяннее, поскольку лежак никак не поддавался. Посторонний турист быстро удалялся, чтобы уже не слышать этого безумного лая и не стать причиной смерти маленьких собачек. Причем сразу всех троих. Когда чужак уходил, собаки успокаивались. Хин тихонько скреб лежак – так, на всякий случай. Йоркшир жался к хозяйке, продолжая всхлипывать и жаловаться на жизнь, а пекинес нес вахту, застыв в позе сфинкса. Все три собаки терпеть не могли воды и ни в какую не хотели купаться. Предпочитали солнечные ванны. Хотя пекинес любил рассеянные солнечные лучи, и хозяину приходилось регулировать наклон зонтика, чтобы пес оставался в тени.

Но самым страшным событием было появление на пляже ребенка с резиновым мячом. За пролетевший мяч собаки были готовы на все. И хотя у каждой был свой собственный мячик и игрушек не меньше, чем у нашей Симы, чужой мяч доводил их до падучей. Они уже даже не лаяли, а кашляли и орали. И так пугали детей, что родители побыстрее сгребали своих чад в охапку и шли на другой пляж. Подальше от этой своры. Оставалось только удивляться, почему именно нас собаки сочли не врагами, а друзьями, и ни разу не облаяли. Йоркшир даже давал Симе завязать себе на лбу бантик, который моя сестра снимала со своей косички. Позволял нацепить на себя бусы и браслеты и охотно делился с ней своими игрушками. А пекинес, едва завидев маму, ложился на спину и подставлял ей пузо для чесания. Хин держался из последних сил, но даже он отвлекался от своих подкопов – от нас он не ждал подвоха. Эти же собаки с большим уважением относились к Эдварду и его творениям и аккуратно обходили замки стороной. Так что пляж у нас был пустой, чистый и тихий, если не считать собачьего лая.

Да, мама очень ценила тишину. И очень радовалась, что наша деревня – такая тихая и спокойная. Когда на соседнем участке в апартаментах в большом количестве появились жильцы – человек пятнадцать, – маме чуть плохо не стало. Но соседи оказались йогами. Они вставали рано и тихонько лежали в саду на своих ковриках. Их предводитель, то есть учитель, – юноша – никогда ни с кем не разговаривал, только улыбался и кивал. Маме, которая приветствовала его по утрам, он кланялся чуть ли не в пояс. А своих учениц – все жильцы оказались женщинами – он учил дышать, расслабляться и слушать природу. Так что мама стала очень хорошо относиться именно к таким йогам, которые лежат, созерцают и молчат.