Игорь Савельев - Zевс

– Ужас, Яна, это же опасно – ты шатаешься по каким-то кладбищам… Тем более, в твоем положении…

– Ну что поделать, не сразу же дают серьезную работу в студии. Мне уже обещали. Надо все пройти, чтобы знать профессию… Надо какое-то время продержаться на выездах, и все…

– Да? И сколько раз для этого надо съездить на кладбище?!

– Ты прямо в точку, – засмеялась Яна. – Нам же пришлось туда возвращаться, в родительский день, потому что редактор сказал, что, может, кто-то приедет навестить эту могилу… Ну, женщину по фамилии Гессен, конечно, не собаку…

– Я, оказывается, почти ничего не знаю о твоей работе. Ты мне ничего не рассказываешь.

– Я о твоих самолетах тоже почти ничего не знаю, потому что это же наука, доступно не всем, это нормально. А у нас-то все просто. Сидим в машине, много народу идет, и все мимо, как назло. Машины едут…

Машины ехали медленно. Они двигались Фрунзенской набережной, готовясь в районе Лужников выбраться на третье транспортное; прокопченные сталинские фасады со множеством мелких окон, резкий контраст между рамами новыми и стариковскими. Солнце проползало в пластиковых окнах, будто в мятых. Пробегало, переваливаясь. Где-то вдали, за рекой да за лесом, горела на закате безумная крыша президиума РАН, похожая на плохо скрученный моток медной проволоки. «Наука… Доступно не всем…»

– Потом отъехали в магазин за водичкой, возвращаемся, а перед нами «Лексус». Я уже говорю: ну, ну, хоть бы к нам, хоть бы к нам! И точно!!! – победно воскликнула Яна. При всем понимании – какой ерундой приходится заниматься во имя будущего, – ею, видимо, все же владел журналистский азарт. – Женщина лет сорока пяти. Дочь, может. Мы камеру тихонечко достали, а тут как раз люди мимо идут, видят, начинают с ней ругаться: вот, собаку с людьми похоронили… И мы снимаем! Потом она увидела, как начнет лопатой махать…

– Лопатой?!

– Ну нет, не так уж все серьезно. Совочком.

Они все больше увязали в пробке, в трагических тонах предсказанной по радио; мимо них дразняще свободно бежали товарные вагоны, взбираясь на мост, на котором, если верить советскому кино, какие-то шпионы закладывали какой-то тайник.

Когда-то.

– Ну просто «жизнь как подвиг».

– Не издевайся.

– У нас в шестой квартире, кажется, старушка померла, там сосед второй день у двери пасется… Может, и туда ваш канал натравить?

– О, вот если бы этот сосед, например, завладел квартирой, а труп старушки засушил, чтобы получать ее пенсию, то тогда точно… Тогда бы точно наши ухватились.

Они, конечно, смеялись, но это было неприятно. То, что Кирилл не может сказать «Уходи оттуда, я тебя обеспечу». Во-первых, не обеспечит. Во-вторых, с деньгами особо проблем нет, но это, опять же, семье Яны спасибо, не ему. В-третьих, такое покушение на «суверенитет» другого, на дело другого у них не было принято. В общем, с какой стороны ни посмотри, получается, что и права голоса-то он особо не имеет…

– Нет, Ян, ну серьезно, мне не нравится, что ты там бегаешь, беременная… Лопатами машут… Может, как-то можно оформить декрет раньше срока?

– Меня и так редко уже куда-то отправляют… Не беспокойся, Кирюш. Ни о чем не беспокойся.

– Как-то странно, когда женщина говорит мужчине «Ни о чем не беспокойся»…

Яна замолчала, несколько, как показалось, обиженно, а Кирилл задумался. Что-то это напоминало, эта формулировка… Ну конечно же. (И опять кладбищенская тема.) «Предсмертная» записка Светы Леше. (Кирилл ее потом прочитал, когда уже выяснилось, что все это дурацкая шутка, не шутка, но, в общем, жестокий обман всех друзей и знакомых.) Света ведь не просто имитировала самоубийство «ВКонтакте», попросив кого-то распространить эту фейковую новость. Она еще и написала – в той же соцсети – коротенькое Леше письмо (которое он не сразу решился показывать даже тогда, когда обман через несколько дней вскрылся). Кирилл неточно запомнил, что-то великодушное: я тебя не виню, не волнуйся, никто не узнает, что это как-то связано с тобой… (Ага. Как будто никто вокруг ничего не знал об их отношениях.) Кирилл прочитал, но текст быстренько стерся из памяти, и с Лешей они ни словом о содержании этого письма не перебросились: естественно, все брошенные (и как брошенные!) Светой друзья после такого вычеркнули ее из своей жизни навсегда.

– А я тебе не рассказывал, почему мы с Лехой перестали общаться?

– Нет, кстати. Интересно. Ты же говорил, вы были лучшие друзья?..

– Мы все играли в одной команде КВН, и учились тоже вместе – я, Леха… Света… Еще, там, ребята… И у нас была самая крутая команда в городе, мы даже на «гастроли» ездили – в Уфу, в Челябинск… Ну, на всякие там фестивали… Нет, мы правда были круты!

– Да знаю я, знаю, ты же показывал записи.

– А, точно…

Это еще неизвестно, с чего начинать, если рассказывать Яне всю эту историю целиком. Уж, наверное, не с самого начала, и не с их первых курсов… Нет. Точно, нет. Может быть, с того, как у Светы и Лехи внезапно для всех началось. Никто ничего поначалу даже не понял. Вроде, шутки-прибаутки… Никто не относился к этому серьезно. А потом – удивление было столь сильным, что это почти разрушило команду… Ну, по крайней мере, это было уже начало конца.

– А что плохого в том, что люди из одной компании начинают встречаться? – удивилась Яна.

– Да так-то ничего… Но, во-первых, как-то меняется атмосфера, и дружба с остальными меняется… Но это-то и правда фигня. Не фигня то, что все в компании оказываются заложниками этих отношений. Того, что случится в дальнейшем. Когда разрыв – то как с кем себя вести, кого поддержать, кого осуждать? Это уже такая штука, которая почти всегда рушит компанию…

– С вашей командой так и получилось?

Света и Леша были столь очевидно счастливы и столь самодостаточны, что даже будто поглупели. Никто (и Кирилл в том числе) не мог уловить момент, когда была пройдена грань между тотальной иронией и стебом, вообще присущей КВНщикам – и… не серьезностью даже… а соплями, пошлостью и далее. Ничего же не было святого. Когда украинская ракета сбила российский «Ту-154» над Черным морем, они даже рискнули выйти на сцену с каким-то диалогом («А разве у Украины есть ракеты?» – «Да. Три. Теперь две») – не рискнули даже, просто не сообразили – а что тут такого… Был некоторый скандал, конечно. По крайней мере, жюри покривилось и снизило баллы…

Первое-то время они просто упивались ролями, которых у них никогда не было. (Яна внимательно слушала, вся дорога перед ними лилась раскаленными стоп-сигналами, как поток лавы, только гораздо медленней.) Они сняли комнату, куда Света съехала из общаги, поставили там холодильник, свой, собственный; поклеили обои в крупный красный мак… Света, кажется, даже уже не училась толком, так ее увлекла эта репетиция семейной жизни. Кажется, она только готовила – целыми днями напролет. Леша приходил ровно в семь тридцать вечера, ел солянку с тремя сортами колбасы, ел второе; похоже, пищеварение его отладилось до часового механизма, потому что он довольно сообщал друзьям: «Просыпаюсь ровно в полвосьмого, а без пятнадцати восемь иду срать». «Ладно хоть не ровно в полшестого», – откликался на это Кирилл, и Леха даже не вспоминал эту старую шутку. «Полшестого» на сленге означало импотенцию. (Так стрелки на циферблате характерно висят.) В данном случае – импотенцию в широком смысле. Как «ничего больше не нужно».