Михаил Веллер - Странник и его страна

Много лет спустя я купил для тренировки хорошую воздушку и сдуру решил, что буду из форточки стрелять по воробьям. И вот прицелился я в воробья, а он сидит на ветке серенький и живой. У меня сердце упало от тоскливой гадливости к себе. И вспомнил я паучка, на материке летом после промысла. Город не помню, улицу тем более, не помню куда зачем шел, его помню.

Я поздравил себя с тем, что не заплакал вслед воробью, унесшему с собой мою любовь, и стал стрелять по крышкам от бутылок.

Я презираю охоту. Когда много убивал, и знаешь, что можешь, знаешь как, и как это просто, то хочется по возможности этого не делать, и жизнь каждой твари ты любишь как свой ей подарок. Больше отрады дарить жизнь, чем отнимать. Если сознаешь свою власть убить – то не убить это дважды поступок, дважды действие. Хотя я допускаю, что сначала надо насытить в себе жажду убийства…

Охотники-любители для меня унтерменши. Убийство для развлечения и оправдательный лепет о «спорте». Инстинкт охотиться и убивать заложен в любом плотоядном животном. Цивилизация лишает его выхода. Охота – это сублимация, эрзац, экстрим, искусственные проблемы, игра с убийством. Игры взрослых мальчиков. Суррогат настоящей жизни.

Утка тебя не убьет. Что может лев против хорошего стрелка с хорошим стволом. Если ты знаешь, что можешь убить – зачем ты убиваешь? Что кабан тебе сделал, он просто хотел жить?

Желающим мужских ощущений – пожалуйста на стажировку в убойный цех мясокомбината. Ознакомьтесь с отрезанием голов и взрезанием глоток на конвейере, в перерыве попейте там же чаю с бутербродом, и успокойтесь.

Честные чувства – в американской дуэли. По стволу, по обойме, и по сигналу – с двух концов в рощицу: кто кого. О. Это да.

Вот автомат в руках вызывает приятное желание уложить прохожего прицельным выстрелом со спортивной дистанции. Это же не животное.

Я думаю, это потому что жизнь такая. Агрессивная.

А паучок был хороший.

Из всех убитых деревьев это я помню лучше всех. Из неубитых тоже.

Мы вели очередной ус от магистрали в новые квартала́. Брать еще не выбранный лес.

Магистраль – это центральная рельсовая колея, идущая от поселка по прямой на шестьдесят километров. Усы – это отходящие от нее ветки, ведущие в лесные квартала. Когда лес свален, осучкован и вывезен, рельсы снимают и врезают от магистрали новый ус в новом месте.

Мы врезали стрелку на 39-м километре, загнали в тупичок вагончик, разгрузили себе платформу рельс и повели колею в массив. Протянуть спланировали сразу восемь километров.

На этой работе можно заработать не хуже, чем на валке. Главное – грамотно закрывать наряды. Учитывать и правильно оформлять надо все работы.

Разгрузка рельс (с платформы). Переноска рельс (10 метров). Штабелирование рельс. Переноска рельс (повторная – от штабеля по колее). Рельсы эти легонькие – ТИП-22: погонный метр весит двадцать два килограмма, длина – шесть метров. Впятером эти рельсы летают. Рабочая узкоколейка.

Дальше – лес. Валка деревьев. Обрубка сучьев и верхушек. Распилка стволов на шпалы. Перенос шпал и укладка по колее.

Хороший бугор заставит нарядчика вписать все. Даже перенос ящика костылей от платформы до шитья рельс. И планирование грунта под колею, чего никто никогда не делает, разве уж явный холмик про резать. И обязательно – каждую стометровку пути от вагончика до фронта работ в зачет рабочего времени.

Ус всегда витой. Обходишь явные неудобья – болотце или бурелом. Карты нет, не смешите. И компаса нет, и теодолита тоже, и на фиг они не нужны. Все на глазок и твою мать. Да и план кварталов-то в леспромхозе примерный. Для наглядности и учета.

Мы тянули нитку на природный маяк. Вдали над зелеными волнами высилась оранжевая стрела.

Эта сосна была вдвое выше самых высоких остальных. Стройная как мачта и нереально огромная, как баскетболист в детском саду. Лес был ей по пояс.

А на вершине зеленела крона, раскидистая, как баобаб или атомный взрыв.

Фантастическая была сосна. Вот такая мутация. Что-то в ней было эпическое, внушающее неясное задумчивое щемление.

Вначале она была очень-очень далеко. Мы так прикидывали, до нее было километра два, или даже три. Мы прошли два километра – и она почти не приблизилась. Это было даже интересно. Мы иногда говорили, сколько же километров до той сосны.

Мы прошли пять, и она приблизилась явно. И мы стали гадать – дойдем мы до нее вообще, или нет. И обозначилось желание – чтобы дойти.

Вы не подумайте, что мы на нее обращали внимание. Мы пахали, ели, спали, слали в поселок с мотовозом гонца за выпивкой, и если шили в день тридцать звён, то сдержанно гордились собой и заработком. А сосна был мелкий штрих пейзажа, она была все время видна и вечером блестела красным золотом.

А днем на работе она приближалась и делалась все огромнее. Мы толкали за шитьем тележку с рельсами, и они указывали на нее, как прицел.

Мы прошли семь пятьсот, и сваленная просека достигла сосны. Мы сделали это! Мы устроили по этому случаю перекур и в последний раз задрали головы. В высь несусветную тянулся ствол, и зеленые лапы в небе закрывали зенит.

В толщину она была метра два. Шина бензопилы, как я примерился, до середины и близко не доставала.

– Ну, поехали! – сказали мы, и я провел первый пропил, а потом наискось снял первый кусок. Цепь пилы шла в ствол как гигантский топор, откраивая клинья древесины в два сходящихся прохода.

В этом не было интересного, и это было трудно. Я боялся топить шину на всю глубину, чтобы ее не зажало. Опилки из пропила летели обычные, и запах сосновый скипидарный был обычный, и сопротивление древесины, плотность обычные; вот только площадь разреза непривычно большая, бесконечная, и это было неудобно и трудно.

Я осторожно впиливался в массив, и вынул подсечку с направленной стороны падения.

– Ни хрена себе… – сказали все.

Белая от опилок земля была завалена ломтями пахучей древесины. Подсечный пропил зиял, как комод. Сосна нерушимо стояла. Ей пока и полагалось стоять, но уж больно дырища была невиданная.

Я приступил с другой стороны, прикинув размер пещеры в этом дереве. Вынутая из пропила пила прыгнула, и цепь прорезала мне штанину над левым сапогом. Штаны были натянуты поверх сапог, и прорез был точно против колена.

Вообще работать без тормоза нельзя. Когда убираешь палец с газа, цепь должна останавливаться. Я подумал, что зря не отдал отвезти свой «Урал» в мастерскую. Но неизвестно, отдадут они через час или через неделю. А без пилы оставаться нельзя. Так на авось вальщики ноги и отпиливают.

– Ты осторожней, – сказал Витька, мой толкач.

– Два раза в одно место не попадает, – успокоительно и даже с облегчением проговорил я. Могло быть хуже.