Михаил Веллер - Странник и его страна

мрачное эн-летие уже наступило, тебе не кажется? спросил двумя годами ранее мой друг и ровесник, молодой ленинградский писатель Алька Стрижак, он преуспел более меня – коммунист, русский, отслуживший флот и редактор историко-партийной редакции Лениздата, мы пили пиво в Банковском садике, фасад Кваренги, чугунные копья ограды, зеленом и чистом, еще не закрытом от бомжей и азиатских нарков с Апрашки, мы прихлебывали из горлышек, придымливали беломором, и сквозь листву будущее входило в нас, как невидимая и неощутимая радиация; стоял семьдесят седьмой год, нам все еще казалось, что пока все еще ничего, недавно Альку вызывали на Литейный и четыре часа трясли по доносу о хранении тамиздата – типа Набокова и Солженицына; так ведь отпустили, и даже не уволили! запрет на правду был привычен, умысел на правду выискивали между строк, вычитывали где угодно, ложь славословий была строго регламентирована – и эта ложь рождала ненависть к системе, которая имеет тебя прямо в мозг, и любой провал системы радовал как поражение врага, ледяная сорокаградусная зима, когда лопались трубы и замерзали батареи, иней на стенах, люди переселялись к знакомым, у которых хоть как-то топили градусов до двенадцати, а мы мечтали, как за это вздрючат и снимут обком, мы уж вытерпим, но инфаркт начальства воспринимался злорадно,

воспринимался злорадно бойкот Московской Олимпиады, падение сорвавшегося брежневского гроба в бетонную могилу и полет одичалой вороны над звездами Кремля, эстафетная смерть генсеков, кретинизм сухого закона, бред перестройки и ускорения, и самое главное – что любой продукт советского производства был сделан через жопу; это неправда! были отличные часы минского часового завода, был отличный лен с лавсаном, были отличные швейные фабрики в Витебске и Гомеле, отличный крымский табак и армянские коньяки, отличный ленинградский шоколад – но все это терялось в потоках планового вала кривых и уродских предметов,

предметов, важных для твоей счастливой жизни, было на самом деле очень мало, их всегда мало, все дело во внутреннем зрении, которое вдруг позволяет увидеть то, что сущностно в твоей жизни; и вдруг ты видишь в толпе русую сероглазую девушку с точеной фигурой и понимаешь в мимолетной пронзительной тоске, что мимо прошла твоя счастливая несостоявшаяся жизнь с белыми ночами, медовым месяцем, детьми и светлой старостью при внуках и воспоминаниях; ты видишь трех летчиков в капитанских погонах перед входом в Елисей и слышишь смачное: ну что, ребята, врежем по двести? ты не будешь летчиком, не открутишься на центрифуге, не возьмешь на себя штурвал, твой пульс не будет сто сорок на посадке, рев двигателя на форсаже не запал тебе в память,

запал тебе в память убойный цех мясокомбината, куда пришел в конце ходки наш скот; золотой мангышлакский значок; ребята с «Капитана Макарьева», которые радовались, что сумели принять в Дудинке на тысячу тонн руды больше «Капитана Воронина»; шамканье Брежнева, первомайские колонны, салат оливье, пять рублей до зарплаты, брюки с клешем от трети бедра – и ветер дороги: шпалы пропитаны креозотом, тепловоз жжет солярку, смазка букс на мазуте, струны степи и леса, и каждый миг останавливается, разворачивается в картину, и в этой картине проходит масса людских судеб, среди которых ты совершенно неважен и незаметен.

Жена подарила мне школьный учебник античной истории. Учебник был в двух томах и напоминал детскую энциклопедию. Емкое логичное чтиво непреодолимой увлекательности. Но конец был просто убойным. Небывалым. Это был справочник по античному быту. Кто сколько зарабатывал. Что почем стоило. Каково было содержание денег, как соотносились монеты разных стран и веков. Меры весов и объемов. Дневной заработок флейтистки, цена меча и стоимость быка. Курс драхмы, сикля и сестерция в процессе экономического бума и инфляции. Площадь пахотного участка, численность войсковых формирований, основные виды пищи и цены на нее. Ткани, корабли, украшения.

За этим вставала подлинная, реальная, соседняя жизнь, во всем подобная нашей. Точно такая же в трудах, заботах, радостях и хлопотах. Вот так люди жили. Хлеб, труд и воздух эпохи.

…Я сейчас и подумал, что быт – это смак и почва истории, и без деталей как же, нужна система координат, ценностей и цен.

Вот приезжает человек из далекой поездки, и его расспрашивают: а как они там живут? а зарабатывают сколько? а сколько стоит машина, пиджак, телевизор? А это правда, что у японцев дома из бумаги и бамбуковых реечек? А это правда, что в Голливуде хорошую мебель, холодильники и телевизоры можно подобрать у дороги рядом с помойкой? А это правда, что на Кубе мулатка отдается за пару колготок? А если устроиться на лето собирать апельсины в Италии, сколько можно заработать? А неужели действительно политический беженец в Дании получает жилье, питание, одежду и еще карманные деньги? Что-о, сигареты столько стоят?! Ни хрена себе…

Здесь фокус вот в чем, я думаю. Погружаясь воображением в другое место или другую эпоху, человек подсознательно проецирует на себя ее реальность во всем объеме. Это как поездка за границу. В другой мир. Твой взор спотыкается на каждом шагу, твое внимание отвлекается на массу отличий от мира тебе привычного. Не такие моды, не такие цены, не такие обычаи. Другие вещи престижны, другие ценности уважаемы. Иной уровень достатка, иные цели в жизни, иной стиль отношений между друзьями, между мужчиной и женщиной.

Мозг переутомлен обилием новой информации. Ты иностранец. Ты с трудом вписываешься в этот мир. Твои привычки и реакции требуют постоянной коррекции.

Ты возвращаешься домой. И – там все было здорово! Жутко забавно. Вот, оказывается, как они живут на самом деле. Это тебе не кино и не торговые переговоры, не отдых в отеле.

Гм. Ну так поездка в иную эпоху – это то же самое. Путешествие во времени. Тебе там пожить: сколько комнат было у д'Артаньяна? сколько ливров в экю? в сапоги носили носки или портянки? а как была устроена канализация, которой не было?

Это все как тщательно прописанный театральный задник: чтоб было понятно, на фоне чего происходят события и бегают герои.

Знакомство с ценами начиналось в младших классах, когда родители давали в школу с собой рубль «на завтрак». Никаких завтраков в пятидесятые годы в школах не было. На большой перемене можно было купить в буфете булочку. Булочка стоила шестьдесят копеек. А совсем какая-то простенькая – пятьдесят, а с повидлом – восемьдесят. Еще были пирожные, сухой бисквит с кремовым верхом, но они стоили два двадцать, и столько нормальные родители нормальным детям в школу не давали.