Никки Каллен - Рассказы о Розе. Side A

«А ты – на … розу…»

Я начал засыпать – всю ночь на ногах – полетел куда-то, кружился в радугах.

– Я не верю в Бога, – сказал я в солнце. – Я люблю Джастин…

– Это одно и то же. Бог, женщина, которую ты любишь…

– Ну да. Любовь… А войны религиозные, – я уже засыпал, разморенный.

– Войны? – переспросил он, и голос его тихий словно возносился в небо, – войны не обязательны, конечно, но они сами тебя найдут – и иногда неплохо подраться за то, во что веришь – как любимую женщину защищать… Главное…

– Хвост, – засмеялся я, и почувствовал, что он встал и уходит с примятого места.

– Спи, Люэс, – на прощание – я приоткрыл на «до свидания» ресницы и сквозь радугу увидел чудо – то, чего не может быть – старый приемник, который работает – такое же: Каролюс шел по полю, полному ромашек, колокольчиков, куриной слепоты, иван-чая, одуванчиков, саранок; и из его следов тихо, с шорохом, росли розы… Я видел его в последний раз. Проснулся я на закате и увидел, что чудо не было сном – и всё равно не верил, хотя вот – они – рви, нюхай, – настоящие, разноцветные, как из бабушкиного садика. Розы в лесу… Вечером я уехал в город и не вернулся больше в лес. Позвонил Марку Аврелию через шесть дней – на домашний телефон, мобильный он всегда терял, и новый женский голосок ответил, что он в ванной. У Каролюса все дни никто не брал – ни мобильный, ни домашний. Я приехал к Марку Аврелию обсуждать мальчишник; он сидел в кресле-качалке, перевезенном с дачи, и читал. Кажется, Толкина. В пятисотый раз.

– Привет.

– Привет. Новая девушка?

– Энья. Хорошая. Клетчатые юбки любит. А какой она делает шоколадный крем! Садись.

– Где Юэн?

– Гая выгуливает. Ты их не встретил? За молоком пошли.

– Опохмел?

– Ага… Мне понравилось в прошлый раз: молоко, омлет.

Мы сидели, окно было открыто, в него иногда залетали разноцветные осенние листья, и молчали, пока не пришел Юэн. Он принес торт и две пачки молока.

– А всё-таки лес, река…

– Ты б не женился, если б не…

– Да… А где Каролюс?

– Поступил в семинарию.

Я пролил молоко на грудь. Гай залаял, будто засмеялся. Юэн пошел за тряпкой – я и пол залил. Юэн похож на рождественскую открытку – светловолос, голубоглаз, правда, для красоты уж совсем по-картинному. С Марком Аврелием они совсем не похожи.

– В смысле?

– Что значит «в смысле»? Какие тут еще смыслы?

– Да как же… А Марисоль? А клуб?

– Так странно ты говоришь о Каролюсе, будто в его жизни только это было… а приют для бездомных животных, который он организовал с ребятами из Синовского же клуба… а католический приход, в котором он пропадал… Знаешь, я видел чудо, – тут он снизил свой голос до шепота, я пригнулся, будто он не хотел, чтобы Юэн услышал и сдал брата в богадельню, – когда ты ушел… Я ловил рыбу и заснул, спиннинг вывалился из руки и поплыл по течению, и я увидел, как Каролюс подбежал к моей удочке и поймал, и вернулся обратно, положил рядом, тихо так, чтоб не разбудить, – а чудо в том, что он шел по воде, а не в воде – и джинсы у него у щиколоток были сухие-сухие, – и нормальным голосом, без секретности. – Так что, стриптиз нужен? Можно по старой памяти с Сином договориться о столике…

Я сказал – о, ну круто будет, конечно, – и загрустил глубоко лилово внутри…

…Как-то мы втроем, еще до реки, пили у Марка Аврелия: была ночь, бутылка красного вина – настоящего красного вина – ну, вы понимаете, что это значит: не водка и не пиво; благородное опьянение – и вот Марк Аврелий, будучи в стельку, сказал, что, по его мнению, в аду есть специальный круг для просравших свою жизнь: неудачников, неумечников – конечно, порой жизнь не зависит от человека, но можно было бы научиться хоть получать от неё удовольствие и делать людям добро – но всё равно тебя накажут: дали коробку шоколадных конфет – а ты их вместе с фантиками спустил в унитаз… Не оправдаешься… Река, я так понимаю, была нашим выбором…

«Но чего я никак не пойму – это когда он успел стать святым? Каролюс… Неужели это правда – неужели Бог похож на любовь – на Джастин – идешь по улице и бабах! – и влюбляешься, и сразу у тебя за спиной вырастают крылья, ты святой – ты влюблен – и люди на тебя оглядываются: не каждый день посреди мегаполиса и перекрестка торчат мужики с крыльями?..»

Прошла тысяча лет. С Джастин мы и вправду поженились и собираемся прожить до конца дней своих вместе и счастливо. Любовь – она бывает такая: одна и навсегда. Как река – вроде и течет-меняется и остается. Я работал на радио, потом закончил университет и стал работать врачом, у нас родилось трое детей – погодки – Джастин так захотела. Её волосы по-прежнему светлые, как мед; она первая скрипка в оркестре «Гель-Грин-опера» – из всего искусства она тоже выбрала – всё-таки музыку; а я всегда дарю ей цветы после концерта – хризантемы, георгины, тюльпаны – всегда желтые, так уж повелось – счастливый цвет. У нас два мальчика и девочка, да, я не уточнил. Дом о двух этажах, газон, бульдог и машина. По-прежнему веду дневник: в нем стихи о прожитых не зря годах и жене – буржуазные такие. Марк Аврелий стал драматургом, а потом просто писателем. Где-то в мире он получает премии, женщин и бутерброды. Я же получаю все его книги с автографами – бандеролью; и всё надеюсь найти рассказ о реке. В год, когда нам исполнилось двадцать семь, совсем молодые еще вроде, а уже столько всего случилось, я услышал по утренним, самым первым новостям, завязывая галстук – сине-лазурный – смена в больнице – о смерти Каролюса; его убили на войне, он был католическим священником, военным священником – капелланом; а потом, через еще семь лет, его признали святым. А еще через несколько лет мир совсем изменился, и Каролюс стал для этого мира символом самого неба, и огромную его статую поставили над Гель-Грином; и я боюсь упоминать, что был знаком с ним; такое влияние теперь имеет его имя; а сделана статуя верно – он там тот самый мальчик, которого я знал – красивый, тонкий, цветочный стебель, полный силы; и всё время смотрит теперь на реку, там, где она впадает в море; место, где зарождается над городом рассвет; ему бы понравилось… Я ничего не понимаю в церкви – как говорить и о чем думать; но я видел чудо – прозвище моего друга Каролюса «Розовый святой» – потому как где бы он ни появлялся, из следов его росли самые красивые на этой земле розы; а это, мол, особый знак милости от Девы Марии; но я никому про это не говорил еще; ведь мой путь не изменился. И я вот о чем думаю – что со мной не так, что я не заметил там, в лесу? Я в Бога до сих пор не верю, слишком много всего в мире такого, из-за чего я в него не верю, хотя фокус с розами был ослепителен; может, я что-то пропустил в жизни великое, восхитительное, невероятное; предпочел маленькой своей благоустроенной жизни? Но меня утешают слова самого Каролюса: «ты само солнце…»; может, чудо нашей реки было именно в этом – все пути имеют право на существование, всякие бывают дороги… ни на что не похожие… как реки.