Татьяна Коган - Амнезия души

– Мужик такой нормальный, правильный. Ни разу не слышал, чтобы он голос повышал или грубил кому-то. К нему даже ярые конкуренты с уважением относятся. Охранник ему скорее для статуса нужен, чем для реальной защиты. Да и вызывает он меня от силы три раза в неделю. Буду я, Мишка, о переводе просить. А то со скуки сдохну.

Перевестись Толька не успел. Был застрелен, прикрыв собой клиента, прямо во дворе московской многоэтажки. Бизнесмен тоже погиб – неизвестные нападавшие выпустили в него четыре пули.

Сказать, что Улыбка был шокирован, – не сказать ничего. Он не верил. Даже стоя на краю могилы и глядя, как гроб с телом друга опускается в мерзлую землю, – не верил. Толька не мог умереть. Это же Толька! Самый везучий парень на планете! Он выходил невредимым из таких передряг, что окружающие понимали: «родиться в рубашке» – не просто красивая фраза. В критических ситуациях, когда большинство впадало в ступор, Толька произносил свое сакраментальное: «А давайте попробуем..» – и предлагал отчаянный и совершенно невозможный шаг. И этот шаг оборачивался удачей.

Это же нелогично – чтобы человек пережил войну и умер в безопасной зоне. Так не должно быть. Не должно.

Прошли недели, прежде чем Улыбка осознал факт смерти лучшего друга.

Первое время он интересовался ходом расследования. Не терял надежды, что стрелявших отыщут и накажут по всей строгости закона. Но шли дни, месяцы, а следствие не приносило результатов. В какой-то момент Улыбка понял, что надеяться больше не на что. Если убийство не раскрыто по горячим следам, то вероятность дальнейшего успеха падает до минимума.

И тогда накатило отчаяние. Острое, изнуряющее, будто чья-то рука вытягивала внутренности и накручивала их на кулак. Улыбка задыхался от боли, глотал ртом воздух и лишь сильнее ощущал собственное бессилие. Он не знал, как примириться с мыслью о том, что преступники останутся на свободе.

На войне было проще: он заранее понимал, под чем подписывался. Принимал условия, осознавал свой риск. Не сетовал на судьбу, поскольку добровольно выбрал собственный путь. Не тропинку на лужайке для гольфа, а путь по минному полю, где в любой момент может оборваться жизнь – твоя и твоих товарищей. Но в конечном итоге, как бы ни складывались обстоятельства, пенять приходилось только на себя. А злость, неминуемо возникавшая от потерь и лишений, находила выход в яростном, неудержимом стремлении уничтожить противника.

Но Тольку убили не враги. И мстить было некому.

Улыбка чувствовал, что от поселившейся внутри тяжести не избавиться даже по прошествии времени. Он почти смирился и даже научился на несколько минут забывать об утрате. Но затем произошло событие, вдохнувшее в него новые силы.

В агентство поступил заказ на двух телохранителей для некой Елизаветы Гончаровой. Говорили, что богатую дамочку похитил маньяк и держал взаперти несколько месяцев. Теперь ей требовалась надежная охрана. Услышав фамилию предполагаемой клиентки, Улыбка решил, что это обычное совпадение. Но после некоторых уточнений стало очевидно: Елизавета Гончарова – действительно вдова расстрелянного предпринимателя. У Улыбки как раз закончился контракт, и он согласился на собеседование. Он мечтал об этой работе, еще не отдавая себе отчет, почему именно. Может быть, надеялся узнать от вдовы подробности последних минут жизни лучшего друга; а может, стремился повторить Толькин маршрут, влезть в его шкуру…

Работу он получил.

Сперва присматривался к новой клиентке. Гончарова была капризной, вздорной женщиной, испорченной легкими деньгами. Вела разгульный образ жизни, встречаясь одновременно с двумя мужчинами, плотно сидела на наркотиках и ни в чем себе не отказывала. Задушевный диалог с ней представлялся делом сложным. Впрочем, Улыбка не спешил.

Первое ощущение чего-то странного закралось спустя полтора месяца после начала работы. Во всей атмосфере, окружавшей Гончарову, чувствовалось что-то больное. Улыбка не мог привести конкретные факты: общий фон складывался из мелких нюансов, из обрывков фраз, полуулыбок и многозначительных взглядов. У Гончаровой были друзья – настоящие, проверенные временем. То, как они общались, как считывали мысли друг друга, говорило о необычайной духовной близости.

Неизвестно почему Улыбка насторожился. Это шло на уровне инстинкта. Он словно вновь очутился в лесу, на подходе к базе боевиков, он не видел опасности, но ощущал ее незримое присутствие: опасность витала в воздухе, таилась под рыхлой почвой, пряталась за ветвями деревьев. Улыбка научился доверять интуиции – она всегда обострялась при угрозе для жизни. Включился он мгновенно, рефлекторно – подобно тому, как рука машинально наносит удар за долю секунды до того, как ты осознаешь необходимость обороняться.

Наблюдение – несложный процесс, если находишься в непосредственной близости от объекта. А если объект обладает неустойчивой психикой и зачастую забывает об осторожности, тем легче складывается истинная картина.

Когда Гончарова встречалась с друзьями, Улыбка всегда оставался поблизости. Статус телохранителя позволял ему занимать удобную позицию, откуда при должной концентрации можно было услышать большую часть беседы. Преимущественно друзья следили за собой, разговаривали тихо, однако иногда забывались и повышали голос. Обрывочных, но красноречивых сведений хватило, чтобы Улыбка понял главное: это не обычная компания друзей. Их прошлое скрывало поступки, о которых они предпочитают держать язык за зубами.

Сейчас Улыбка не ответил бы, когда наступил тот переломный момент. Разрозненные фрагменты соединились воедино и пролили свет на то, что еще недавно терялось во мраке. Логическая цепь выстроилась сама собой, как будто и не было недель сомнений, напряженных поисков фактов и подозрений в собственной неадекватности. В тот самый миг, когда неясная гипотеза переросла в жизнеспособную версию, его память воскресила давно померкнувшие штрихи.

Поздний осенний вечер. Улыбка, хмельной от усталости, возвращается из части в общежитие. Пронизывающий ветер хлещет по щекам, нависшее небо вот-вот разразится колючим ливнем. Возле продуктового магазина стоит пожилая женщина и пересчитывает на ладони мелочь. Она странно одета, почти по-цыгански: длинная юбка, блестящая косынка на голове, широкая, явно мужская кофта. Лицо русское. Что-то заставляет Улыбку остановиться:

– Вам ничего не нужно? – спрашивает он и чувствует себя идиотом.

Женщина поднимает на него усталый взгляд и, не удостоив ответом, возвращается к своему занятию. Что-то в ее облике, в скорбных морщинах нахмуренного лба, в быстрых пальцах, считающих мелочь, удерживает внимание Улыбки. Он не понимает, что на него находит. Выгребает из кармана деньги – все, сколько есть, рублей триста – и кладет на ее ладонь.