Владимир Маканин - Долгожители (сборник)

Георгий вмешался:

– Батя, Андрейку узнал и нашел я!.. Вижу, возле бульдозера морда чем-то очень знакомая. Дай подойду ближе. И глаза не глаза, и нос не нос, а что-то есть. Расспрашиваю – кто? откуда? Так и есть: братан!

– Не из-за денег я прилетел, – повторил ломающимся баском Андрейка.

Работать они, разумеется, здесь, на краю земли, и не помышляли, не за тем прилетели, и подвижник Аполлинарьич на их счет здорово промахнулся – он вился вокруг них, уговаривал, он даже лебезил: «Ребята… Вы ж такие орлы… Поработайте», – а ребята посмеивались и отвечали ему, что времени у них никак нет и что орлы любят лежать, но не работать. Павел Алексеевич впал в дрему. А погода уже устоялась. Ребята, конечно, томились. Сообразив, что ларька здесь нет и что денег у папаши как никогда мало, они стали принюхиваться и вскоре обнаружили самогонку Джамили. «Шайтаны, шайтаны!» – криком кричала взбеленившаяся татарка, на что они опять же не без суровости ответили, что они не шайтаны, а орлы. Нашелся и стакан. Прикончив двухнедельный татаркин запас, орлы тут же забили крыльями и стали приставать к жующим консервы вертолетчикам – и к первому, и ко второму – полетим, мол, из этой глухомани немедленно, и с каких это, мол, пор вертолеты стали отправляться по часам, как поезда. Тут впал в раж Аполлинарьич.

– Копать! – заорал он. – Копать, сукины дети!

Он орал и хватал их за руки:

– Копать!..

Василий сказал:

– Ты что, старая выхухоль, совсем свихнулся?

– Копать! – срывался на визг Аполлинарьич. – Раз уж прилетели, ройте – разве один я должен ямы копать?

– Сейчас мы выроем тебе ямку, лысая блоха, – пообещал Василий, – последнюю, однако, больше тебе ямок не понадобится.

Старик схватился за берданку: он орал, что здесь тайга, что здесь елки, а не пивная, и что он безответно уложит любого из них на месте. В тайге был и есть один хозяин – тайга!.. И он бацнул из первого ствола прямо над их головами. Ветку срезало как слизнуло, в перестук посыпались шишки, а потом повалили иглы и – совсем медленно – листья.

– Не балуй, старичок, – спокойно возразил Георгий, – подумай сам: когда ж нам копать, до вертолета три часа осталось?..

– Копайте хотя бы и три часа! – орал фанатичный старик.

Они не хотели копать хотя бы и три минуты. Они отняли у старика берданку, прихватили патроны и пошли охотиться: чтобы не прозевать время вертолета, они охотились поблизости, стреляли куда придется, веселясь и выхватывая друг у друга старое ружье. Они обошли болото. Немощный Павел Алексеевич лежал тем временем на цветастом одеяле и болезненно, обильно потел. Он слышал, как они постреливали, и нет-нет в слабости открывал глаза. «Не отходи от меня», – просил он Томилина. Томилин сидел рядом.

Волнующийся за свою берданку, вещь в лесу и необходимую и престижную, Аполлинарьич потащился за парнями, – он ходил за ними следом и умолял не тратить заряды попусту. Он забыл, понервничав, натянуть сапоги и теперь прыгал с кочки на кочку. Наконец те натешились. На обратном пути старик шел и прижимал берданку к груди, ему казалось, что она опоганена.

Они шли по тропе гуськом.

– Что с отцом-то? – спросил Василий.

– А?

– С отцом, спрашиваю, что?

– Кончается ваш отец! – Старик сердито крикнул.

– Не может быть.

– За свои годы я здесь поносников насмотрелся. Вот-вот бредить будет. И ладно, если еще день-два протянет…

– Умирает? – Парни растерялись.

Аполлинарьич вдруг несколько оживился:

– Отец ваш, кстати, много работал, честно работал – он помрет, а его дети и дальше здесь потрудятся! – может, останетесь?

– Нет. – Парни были едины.

– Жаль. – Аполлинарьич покачал головой. – Ну хоть останьтесь на день-два, пока помрет, – все-таки родные, а? Все-таки не чужие руки глаза ему закроют, не чужие руки закопают в землю…

Но Георгий разгадал маневр старика:

– Остаться на день-два?.. А вертолет следующий только через год прибудет – э, нет, дедуля, ищи других!

Старик прошептал:

– С-собаки!

Тщательно спрятав берданку в фургончик, забросав ее тряпьем, с сердцебиением и остаточной дрожью в руках, Аполлинарьич поспешил к котлу, чтобы поесть неостывшего кулеша, – в суете старик еще не обедал.

Парни посовещались, они стояли в пяти шагах от Павла Алексеевича и склонившегося над ним Томилина. Они говорили негромко. Андрейка предложил: может, возьмем отца с собой, там его, может, подлечат?.. «Взять с собой?» – Георгий призадумался. Он отбросил окурок и направил шаги к Павлу Алексеевичу, чтобы потрогать ему лоб.

Василий возражал Андрейке:

– В больницу?.. А возни сколько – а ты знаешь, скоро ли мы его туда устроим?

– Не знаю.

– То-то. Меня, однако, баба ждет, дни считает, – баба – это не жена, она взмылку устроит!

Георгий подошел и фыркнул.

– Да и брешет старикашка. Чтобы наш отец загнулся от поноса – да быть этого не может, наш отец могуч…

– И я про то. Старая блоха брешет – заманить хочет. Спит и видит, чтоб вертолеты без нас улетели.

Первый вертолетчик как раз закричал издали:

– Эй, вы!.. Время лететь!

– Идем, идем!

Прощаясь, они легонько похлопали отца по плечу, Андрейка, метнувшись, склонился к лежащему, поцеловал, – и, нагоняя друг друга, они, трое, помчались к вертолету. Они успели. Как только они ввалились в салон, вертолет взмыл. Второй вертолетчик ходил и пинал ногой выеденную консервную банку, у него оставалось еще час-полтора.

– Полетим, – уговаривал Томилин Павла Алексеевича.

Горестно и надрывно Томилин ругал его сынов, ругал (одно к одному) тайгу, высосавшую соки, и вообще такую-сякую жизнь, он твердил, что не хочет бросить и не бросит Павла Алексеевича в беде, – что там ни говори, а ведь они как братья.

– Ты да я, нас двое, – повторял он, – не могу же я тебя бросить, Павел.

– Не долечу я.

– Долетишь. Я помогу… Мы вернемся в большой город.

Павел Алексеевич слабо улыбнулся:

– А как же нехоженые травы и земли?

– Какие там земли, хватит об этом!.. Мы старики, Павел, нам о душе думать пора.

– Да…

– Долетим, Павел… Помогу. Не такой уж я слабосильный – ты меня еще оценишь.

Томилин говорил, был он очень худой, качался, но затем впалые щеки Томилина поплыли и совсем отодвинулись в сторону – Павел Алексеевич бредил. Начался жар, Павел Алексеевич горел, а ему казалось, что вокруг тень и прохлада тайги. Ему не привиделись ни великаны, ни карлики, ни старенькая седая мать. Взамен ему привиделась холодная горная долина, привиделось, что он белая бабочка и что он летит на ту сторону плато, а дети неутомимо преследуют его с сачками. Их были десятки и сотни, его детей, – сыны-школьники в ученической мешковатой форме и подростки-девочки в платьицах, они размахивали гибкими сачками и гнались за белянкой, со свистом рассекая сачками вокруг нее воздух.