Фазиль Искандер - Детство Чика

Дядюшка не столько понял его слова, сколько понял пожатие плеч как выражение полной неосведомленности Чика причиной дядюшкиного гнева. Чик знал, что это его еще больше разозлит.

– Дурачок, дразнит, дразнит! – закричал дядя, обернувшись в сторону кухни. Потом он быстро повернулся к Чику, чтобы не пропустить мгновенья, когда Чик снова будет его дразнить.

Чик услышал тетушкины шаги. По мягкому звуку шагов было понятно, что она несет полный джезвей кофе.

Чик, не спуская глаз с дядюшки, тяжело вздохнул и снова направил струю воздуха в сторону дяди. И теперь формально можно было сказать, что Чик и сейчас и раньше только тяжело вздыхал, а не дразнил дядю. И дядя эту его новую уловку хорошо понял, и это вызвало новый прилив его гнева.

– В чем дело? – спросила тетушка и, продолжая держать в одной руке дымящийся, источающий аромат свежезаваренного кофе джезвей, другой приподняла две кофейные чашечки, стоявшие на столике дяди, переставила их на общий стол и разлила в них кофе. Сначала понемногу в обе чашечки, чтобы каймак разделился поровну, а потом остальное.

Струя кофе из джезвея выливалась замедленно и маслянисто, и было видно, что кофе очень густой. Чик не любил такой кофе, но смотреть на эту густую, маслянистую струю было приятно.

Разлив кофе, тетушка уселась на свое место, а Евгению Александровну усадила на ее. Гостья сидела спиной к дяде Коле, и это теперь приводило ее к некоторому беспокойству, хотя она из приличия старалась делать вид, что совершенно спокойна за свой затылок.

– Ну, в чем дело? – несколько раздраженно спросила тетушка, уловив во взгляде дядюшки ожидание справедливого наказания Чика.

На этот раз она свой вопрос сопроводила нетерпеливым жестом руки, заранее признающим вздорными все его претензии. Жест ее дядюшке явно не понравился.

– Воздух кидает в Колю! – отвечал дядюшка гневно и потряс ладонью, повторяя тетушкин жест, на этот раз означающий, что вздорность претензий свойственна не ему, а скорее ей.

Тетушка посмотрела на Чика.

– Я только вздохнул, – сказал Чик, – а ему показалось, что я дышу на него.

– Совсем спятил? – спросила тетушка и, чтобы он ее лучше понял, слегка посверлила указательным пальцем свой висок.

Тут тетушка допустила ошибку. Видно, она была слишком увлечена своей беседой с Евгенией Александровной и хотела побыстрей отделаться от этого маленького недоразумения. Кроме того, она хотела показать новому человеку, что она всегда контролирует положение и сумасшествие дяди скорее забавно, чем опасно.

Оскорбительность предположения, что он спятил, окончательно вывела дядюшку из себя. Он вскочил со стула, подошел к столу, за которым сидела тетушка, и, низко наклонившись в ее сторону, спросил с гневным удивлением:

– Я спятил?!

Он спросил это, отчасти как бы не веря своим ушам, тем более что он был глуховат.

– Да, ты, – спокойно ответила тетушка, положив горящую папиросу в пепельницу и прихлебывая кофе.

Всем своим поведением она показывала Евгении Александровне, что ей незачем волноваться, что все это сущие пустяки. Евгения Александровна слегка побледнела, когда дядюшка вскочил с места и подошел к их столу.

– Это ты спятила!!! – крикнул дядюшка и погрозил тетушке пальцем. На Чика он взглянул с еще большим укором и, погрозив ему пальцем, добавил с не меньшей убежденностью: – Это он спятил!!!

Потом он посмотрел на Евгению Александровну с выражением гневного укора, но и с желанием разобраться, на чьей она стороне. Видимо, не определив этого, он отвернулся от нее, и по выражению его лица можно было понять, что он оставляет за собой право высказаться об этой малознакомой женщине несколько позже, когда прояснятся ее позиции.

Под взглядом дядюшки Евгения Александровна побледнела еще заметней.

– Кажется, он бузить начинает, – сказала тетушка, глубоко вздохнув и теперь входя в роль угнетенной женщины, вынужденной во цвете лет быть сиделкой при тяжело больном брате. – Господи, за что такое наказание?!

– Как бы дверь не начал кромсать, – добавил Чик, вспоминая об одном из ближайших этапов нарастания дядюшкиного гнева.

В самом деле, в таких случаях, если гнев его ничем не погасить, он начинал со страшной силой хлопать какой-нибудь из дверей, так что известка с потолка сыпалась на пол.

Дядюшка продолжал смотреть на тетю, ожидая от нее последней искры, не хватающей ему для сокрушительного взрыва. Когда Чик сказал про дверь, Евгения Александровна беспокойно забегала глазами. Тетушка ничего не ответила, а только скорбно вздохнула, поникнув головой.

– Сегодня жарко, – как бы объясняя дядюшкино состояние, напомнил Чик.

– Ах да! – ожила тетушка и хлопнула себя по лбу. – Я же совсем забыла… Чик, я тебя очень прошу, сходи с ним на море…

– Хорошо, – сказал Чик, стараясь ничем не выдавать своей радости.

Дядюшка не меньше Чика любил море. Но без взрослых его отпускали только в очень жаркие дни с Чиком. В жаркие дни на него что-то находило или считалось, что может найти, а море действовало на него успокаивающе.

– Море, – сказала тетушка веско, словно щелкнула ножницами, перерезавшими тлеющий бикфордов шнур.

– Море?! – переспросил дядя, как бы не веря своим ушам. Теперь голос у него был почти дружелюбный.

– Да, море, – повторила тетушка, снова зажигая недокуренную папиросу и показывая Евгении Александровне, что заминка была совершенно случайной и она, тетушка, как всегда, полностью контролирует положение. – Можешь взять, – добавила тетушка, видя, что Чик снова принялся отгонять мух от персика. Чик осторожно взял персик, надкусил его сочащуюся нежную плоть и, прежде чем оторваться от надкуса, всосал в рот излишки сока, чтобы он не пропадал.

– Море, море, – радостно забормотал дядюшка и, уже так же радостно обращаясь к Евгении Александровне, стал объяснять ей поступок Чика, окрашивая его в юмористические тона.

– Мальчик фу, фу! – показывая, что Чик дул в его сторону, объяснил дядюшка, похохатывая над глупым чудачеством Чика. – Мальчик дурачок…

Дядюшка пошел в залу за своей удочкой, которая стояла возле его кровати.

– Так на чем я остановилась? – спросила тетушка, прихлебывая уже остывший кофе.

– Вы говорили, что к вам стал свататься персидский консул…

– Да, консул, – подтвердила тетушка, – он проходу не давал ни мне, ни моему отцу…

Через пять минут Чик спускался по лестнице вместе с дядей Колей, у которого за плечом торчала вполне оснащенная удочка, если не считать такой маленькой детали, что на конце лески не было крючка.

– Разрешила? – хором спросили ребята, видя Чика спускающегося по лестнице вместе с дядей.

– Разрешила, – ответил Чик и добавил: – Только дядю надо будет напоить водой с сиропом…