Елена Бочоришвили - Только ждать и смотреть

Он ждал. Вот-вот его пригласят участвовать в исторических работах. “Резервуар опускается на дно, – будет объяснять Андро другим ученым людям, – специальный клапан открывается…”

Он ждал. Он ждал. Он ждал!

Но социалистическое государство, в котором жил Андро, почему-то не стало заниматься спасением человечества, а распалось. Так распадается на составные части газ, если он выходит на свободу и соединяется с кислородом. И профессор Андро, создатель аппарата для поднятия сероводорода с морского дна, решил раскрывать тайну, с которой сняли запрет, каждый день. Каждый день!

Однако что-то произошло с Андро за годы молчания и ожидания. Он иногда сам себя не узнавал. Его душа превратилась в маленькую запуганную птичку. Она убегала от него, пряталась. Вот опять она притаилась в правой ступне. Андро скинул пальто на пол и начал быстро раздеваться. И, когда он остался в одном носке на правой ноге, пришла песня. “Весна моя, любовь моя!” – запел Андро.

И вдруг женщина, которая лежала без движения уже много месяцев, чуть приподняла руку. Она будто подзывала к себе Андро. Андро подошел к ней, не прерывая песни. Было видно, что Клара силится что-то сказать. Андро наклонился.

Женщина с прекрасной грудью посмотрела на него долгим и, казалось, влюбленным взглядом. Видно, даже ей в ее состоянии была небезразлична мужская красота.

– Закрой окно, – прошептала она.

И еще долго шел недолгий снег. Ну и пусть! Все равно весна!

Агенты по продаже недвижимости слезли со своих одинаковых портретов и пошли-побежали покупать-продавать. И за ними побежали все кому не лень. Весенняя тяга к перемене мест. Бабушки срывали с себя мертвые шкуры и радовались – вот, еще одна весна, даже если она последняя. Куда-то исчезли прыщавые школьницы, но зато тут и там в непроданных и проданных квартирах появились красивые девушки, которые ловко подбрасывали к небу никому не нужное нижнее белье.

Перед домом профессора Дюбе, на самой престижной улице Монреаля, появилось объявление о продаже. Весна!

Андро перестал лазить по деревьям, только петь не перестал. Он больше не выходил на профессорскую кухню и не трогал приборы пальцами, то нож, то вилку. Он обедал в овальной спальне вместе с Кларой. Мадам Дюбе, да, заговорила после долгого молчания, но почти все на свете забыла. Помнила, что легла на операцию, когда муж куда-то уехал. Но кто этот муж, не помнила, и что брат у мужа был – тоже. Как они с Андро общались – неизвестно. В овальной спальне часто пели.

Полковник с железными зубами, который служил когда-то на государственной южной границе, первым съехал с профессорского дома. Ведь он теперь мог жить и даже умереть в Канаде, где все так любят переезжать. За ним пошли собирать вещи остальные экс-коммунисты. Эмигрантская жизнь. Ходить по кабинетам бюрократов. Отдавать бумажки. Получать бумажки. Ждать. Ждать. Общаться лишь друг с другом, как на острове. То любить страну, из которой сбежали, то ненавидеть. Все сравнивать, сравнивать. Мы не они, они не мы. Или наоборот. И надолго ли это? Как знать.

Ящик с шахматными фигурами. Каждая пешка ждет в награду ферзя только за то, что она проходная.

Полковник не женился на Наташе вопреки ожиданиям, может, еще не решился. Ира с Ирой сказали о нем в один голос – сволочь! Наташа переезжала одна, не впервой. Ванечка помогал ей переносить вещи. Профессор Дюбе вышел из своего подвала прощаться с ней и сказал фразу, которую она, конечно, не поняла. “Арман выкрашивал стены в зеленый цвет, потому что душа его нуждалась в тепле”. Но ей было приятно, что он заговорил с ней, доверился, и она заплакала.

И в связи с суматохой из-за переезда никто не заметил, что прошло уже двадцать восемь дней, и тридцать, а может, и все сорок, но профессорские дети не приехали.

– Ха-ха-ха, – смеялся полковник-сволочь, – отыграл барабанщик свое! Кончай работу!

Тут же началось обсуждение, кто там может родиться, мальчик или девочка? И вширь пошла тема – почему у них так много геев? У нас, может, тоже есть, но ведь не так же нахально, не вслух! И из-за чего женщины становятся лесбиянками? Из-за несчастной любви? Не мы! Не мы! Женщины-врачи облизывали свои плохие зубы и говорили важно – гормональное это что-то, нарушение, ненормально. И старичок Пармен, который вроде ничего не слышал, кивал головой в знак согласия.

“Кто вам даст право на работу, – думал Ванечка, – дуры вы набитые”. И представлял, закрыв глаза, как бритоголовая балерина вскидывала вверх свои чугунные ноги. Если бы и впрямь оно было так – ненормально, гормонально, из-за несчастной любви. Если бы можно было с этим что-либо сделать! И потом рассказывать – жена у меня красивая, балерина…

И почему жизнь – такая сложная штука?

Шоколадная коробка без шоколада. Пачка фотографий, углы кверху. Прошлое, которого нет.

“Смотри, Лилька! Это мама моя. Умерла два года назад. Это дом, в котором я вырос. Продали, есть было нечего. Это собака моя, Дружок. Под машину попала. А вот здесь, третий слева, видишь, самый высокий, – это он, мой отец. Ты меня слушаешь, Лилька?”

Нет, конечно, она не слушала. Выбирала платье, которое возьмет с собой. Белое! И красную сумочку.

– Я жду, – отвечала она Ванечке, – сейчас Андро повезет Клару гулять.

Мадам Дюбе раздарила все свои вещи. Не сносить! Женщины расхватывали – только успевай. Кто-то по ошибке унес с собой даже желтые туфли актрисы Екатерины, в которые все лезли, но никто не влез. Да, Екатерину, говорят, видели на улице вместе с профессором Ришаром Дюбе. Они шли, взявшись за руки. Да что мы знаем о чужой любви? Мы все живем как за Берлинской стеной.

“Лилька, ты идешь? Тебе только ждать и смотреть! Слушай, я хочу сказать тебе что-то, только тебе. Нет у меня отца! Предал он нас. Бросил, когда мне шесть лет было. Никого у меня там нет”.

Мадам Дюбе сидела в кресле, и человек-Бог катил ее в сад. Он останавливал коляску под деревом, с которого раньше пел. Зеленый город валялся под ее безжизненными ногами. Весна моя, любовь моя. Он рассказывал что-то Кларе, и размахивал руками, и бегал вокруг, будто танцевал. Любовь моя последняя. Слов она не разбирала. Клара видела все, о чем говорил ей Андро, – над городом Монреалем, толкая друг друга локтями, летали надувные фигуры агентов по продаже недвижимости, вождей капитализма. Им вложили вес в обувь, и они взлетали в небо вертикально. В ветреную погоду они стукались лбами, а под снегом опускались к земле. Они плыли над домами и улицами в полный рост, как святые. Их фигуры были выкрашены во все цвета – для красоты. Потому что душа умирает без красоты.

Мадам Дюбе смотрела на дом, в котором, может, когда-то жила. Там, в окне, стояла женщина в белом и курила.

– Иду! – сказала Лилька мальчику в спортивном костюмчике. И отдала сигарете последний поцелуй.