Дмитрий Вересов - Генерал

– Ах, да, простите Бога ради, вы же паникарповские. А почему Надежда Сергеевна венчалась там, вам ведомо, надеюсь?

– Думаю, дом был более подходящ для свадебных торжеств, чем наша скромная деревяшечка.

– Ну отчасти и так. Но главное – Тихомиров, этот кровопийца и откупщик, скупивший половину имений по судиславщине, имел крупный долг морального, скорее, свойства перед моим отцом, и последний любезно предоставил кузине возможность празднеств в столь роскошном месте.

– И чем вы это докажете? – рассмеялся Трухин.

– И доказывать не стану. Я Юрий Трегубов [96] Трегубов Ю. А. (1913–2000) – писатель, член Народнотрудового союза. Родился в дворянской семье. Отец – судогодский уездный предводитель дворянства Андрей Трегубов, мать – Софья, ур. Фон дер ОстенСакен. В 1926м вместе с матерью уехал в Берлин, в 1934 г. примкнул к политическому движению, впоследствии названному НТС. В 1944-м получил немецкое гражданство и, чтобы избежать призыва в вермахт, вступил в армию Власова. После войны находился в чешском плену, в 1946-м тяжело пострадал при аварии на шахте, где работал, и был освобожден. 19 сентября 1947 г. похищен агентами МГБ в Западном Берлине, вывезен в СССР и приговорен к 25 годам. Как немецкий гражданин на основании договора Аденауэра с Хрущёвым 1955 года был возвращен в ФРГ вместе с тысячами других военнопленных и интернированных. В 1956 г. выпустил воспоминания о своем заключении, «Восемь лет во власти Лубянки». С начала 1960-х перешел на романы, обращенные к немецкому читателю. Трегубов писал их по-русски, а затем вместе с женой-немкой переводил на немецкий. Эти 13 романов носят общее название «Durch die reinigende Flamme» («Сквозь очищающий огонь»). , член национально-трудового союза нового поколения. Вустрау – наш.

Опись имеющихся в Паникарпове строений на 1849 год

1. Старый дом ветхий и при нем домовая церковь.

2. Фруктовый сад с разными деревьями, в нем две оранжереи с деревьями сливовыми, персиковыми и прочими.

3. Флигель людской с перегородками о пяти окошках, с печкою, сенями и тремя чуланами.

4. Флигель ткацкий о пяти окошках, в нем 5 станов ткут полотно разных сортов.

5. Шатровая мельница.

6. Кладовая каменная с двумя окошками и железными затворам, в которой хранится лён.

7. Кирпичный завод с обжигательными печами.

Весна даже на севере Германии оказалась совсем не похожа на бледную, слабую, но все же преисполненную неизъяснимой чахоточной прелести петербургскую пародию на это время года. Когда в Ленинграде еще только робко начинал стаивать снег, здесь зелень садов уже вовсю заливал яблоневый и грушевый цвет. И это торжество роскоши как-то ущемляло Стази, будто еще раз напоминало ей о том, что она здесь чужая, бледное, немощное дитя невских берегов. Хотя зеркало говорило ей совсем об обратном: на нее смотрела властная, знающая себе цену женщина, ни во что не верящая, вполне сытая, вполне за собой следящая, насколько позволяют подобное плен и война. И только в горьком изломе бровей да во вздрагивающей порой верхней губе внимательный человек сумел бы прочесть растерянность и тоску.

Постоянное общение – пусть формальное и малоприятное – с молодыми мужчинами, многие из которых, изголодавшиеся по женщинам за месяцы войны и плена, смотрели на нее с откровенной жадностью… Сначала Стази это коробило, потом забавляло, а потом появилось еще более худшее чувство – жалость к самой себе. Ведь теперь можно было честно признаться, что ей уже никогда не испытать той большой, той сумасшедшей любви, о которой мечтают все, будь ты хоть дворянка, хоть последняя работница на каком-нибудь «Красном треугольнике». Душа ее выжжена, как выжжена будет она у любого человека, прошедшего эту войну. Удивляло только то, что в переживаниях своих она давно перестала думать о неизбежном падении Союза, а в своих рассуждениях исходила из того, что война все-таки закончится отнюдь не поражением Германии. Откуда и когда появилось это ощущение, Стази не могла бы сказать, как не могла она и понять, радуется она этому или нет, боится или ждет. Иногда, лежа, опустошенная после визита Рудольфа и слушая, как нежно перешептывается старинный сад за открытым окном, она думала о том, что примет любую судьбу, лишь бы остался целым и невредимым ее город. Стыдясь себя, она мало вспоминала мать, еще меньше брата; подруги и вся прошлая жизнь вообще существовали как дурное, неумело сделанное кино, но город, непостижимым образом соединивший в себе все лучше, что было для Стази в ней самой и в истории ее родины, владел ею безраздельно. Она знала, что десять раз готова погибнуть ради того, чтобы город остался жив, – о, если б так же думали миллионы ее соотечественников! Стази с отвращением вспоминала толпы рабочих у пивных, дикие физкультурные празднества в ЦПКиО, раззявленные рты и смешочки в музеях Царского и Павловска. Нет, эти люди, конечно, не могут так любить ее город, как любит его она, связанная с ним культурой, духом, кровью поколений. Они будут защищать свою красную Москву, но что им гордый, тонкий, далеко не каждому дающийся в ощущениях дух ее столицы? Порой Стази даже казалось, что она живет только до тех пор, пока держится Ленинград, – и наоборот. И это давало силы держаться день, неделю, еще неделю… Конечно, наутро, при дневном свете это казалось глупостью, болезненным бредом, но апрельскими ночами, в старинном замке вечных врагов своего города Стази верила в эту связь, и ей было легче.

А еще она как никогда много думала об отце. Слова Благовещенского стояли у нее в ушах действительно благостной вестью, словно этот худой, потрепанный жизнью старик воистину был златокудрым ангелом, спустившимся с небес. Стази не могла объяснить себе, почему слова русского генерала, относившиеся к далекому времени минувшей войны, пробудили в ней ощущение того, что отец жив. А испытание жизнью всегда мучительней испытаний смертью, и, промучившись некоторое время, Стази все же рискнула обратиться за помощью к Рудольфу. Разумеется, она не сказала ни слова о русском пленном, но призналась, что ее замучили странные сны про отца, и что, может быть, Рудольфу будет нетрудно навести какие-то справки о нем. Ну хотя бы в НТСНПе или даже в РОВСе [97] РОВС – Русский Обще-Воинский Союз (РОВС) основан 1 сентября 1924 года Главнокомандующим Русской армией генерал-лейтенантом бароном П. Н. Врангелем (1878–1928) как непосредственный преемник Русской армии и продолжатель Белого движения. В состав РОВС входили полковые объединения частей русских императорских гвардии и армии, Белых армий, а также Общество галлиполийцев, к 1930 г. имевшее свои отделы во Франции, Венгрии, Бельгии Болгарии, Югославии, Отделения и землячества во многих странах русского зарубежья. Члены РОВС сражались с коммунизмом и в рядах армий других стран: в Китае, во время гражданской войны в Испании в 1936–1939 гг., а также в рядах армии Финляндии во время советско-финской войны (1939–1940). … Рудольф честно дал кому-то поручение, но человека с фамилией Новинский нигде не обнаружилось.