Мария Метлицкая - Ее последний герой

Скорее всего, так и было.

Элга все знала и скрывала. Боялась его гнева? Теперь она умирала в онкоцентре, и он совал в каждый карман белого халата конверт, умоляя об одном: сделайте так, чтобы она не мучилась!

Навещал ее каждую неделю, привозил фрукты и черную икру. Только тогда она его, наверное, простила. Или просто снизошла до разговоров. Впрочем, какие разговоры? Она спрашивала только про Артура. А он снова врал, изворачивался, пытаясь хоть немного ее успокоить и облегчить уход. Видел: она не верила, но была благодарна ему за ложь.

Городецкий похоронил Элгу рядом с сестрой, в одной могиле. Хоронил в одиночку, он да пара кладбищенских вымогателей.

Артур появился через полтора года. Городецкий смерил его тяжелым взглядом и нехотя пропустил в коридор. Сын сразу перечислил весь перечень претензий: требовал свою часть квартиры, причем незамедлительно.

Он молча выслушал Артура и вытолкнул за дверь.

– Сгинь, чудовище. Квартиру тебе? А шконку на нарах не хочешь?

И захлопнул дверь, едва не отдавив ноги единственному отпрыску.

Тот еще долго молотил в дверь ногами, пока сосед не вызвал милицию.

Больше они не виделись и друг о друге ничего не знали. И не желали знать. Никогда.

– Ну а твой сын? – тихо спросила Анна, когда он проснулся и выпил кофе. – Надо же было что-то решать?

Он повертел в руке пустой картонный стаканчик и ответил:

– Ну да, решать. Именно так. Я понимал, что один ребенка не вытяну. Разъезды, да и не самый я положительный папаша. А тут пятилетний капризный мальчишка. Приходили какие-то тетки, кто-то прислал домработницу. И ни одна не справлялась. Он странный был: кусался, выл, бродил по ночам по квартире… Сейчас бы его отвели к психологу. Я тогда больше думал о себе. А он только путался под ногами, мешал моим планам. Все советовали, предлагали различные выходы: например, быстро жениться или сдать его в интернат. А тут – родная тетка, Ирмина сестра. Одинокая, жила в собственном доме в Подмосковье, обожала племянника. И я ухватился за этот вариант, считая его посланным свыше. Спихнул, что говорить. Просто гора с плеч.

Городецкий замолчал и смял пустой стаканчик в ладони.

Анна погладила его по руке.

– Ты все сделал правильно. Любой поступил бы именно так! Работа, переезды, нагрузки, условия в экспедициях. Тебе, в конце концов, требовалась личная жизнь. А тут – тетка, природа, покой. За что ты коришь себя? – тихо спросила она.

Он мотнул головой.

– Есть за что. – И с усмешкой добавил: – Уж ты мне поверь. И больше об этом не будем, ладно?

Она кивнула и положила свою ладонь на его руку.

Все правильно. Кто бы добровольно взвалил на себя все тяготы воспитания и одинокого отцовства? Но он кое-что мог. Брать парня на море. В байдарочный поход по Карелии. В поездку по Военно-Грузинской дороге (ехали тогда на пяти машинах, огромной и шумной компанией, и все друзья были с детьми). А Чехословакия? Ведь он просидел там в общей сложности почти два года! И оператор Пашка Зубкевич взял тогда всю свою веселую семейку – жену Алку и двоих сыновей, Петьку и Гришку (ровесника Артура). Мальчишки ходили в русскую школу при посольстве и были вполне себе счастливы. И его сын тоже мог бегать с друзьями по городу, глазеть на витрины, покупать жвачку и мороженое и находиться рядом с отцом.

Алка, Петькина жена, все его уговаривала:

– Привези пацана! Где два, там и три! Что, я ему тарелку бульона не налью?

Он не привез ни разу. Отмахивался:

– Зачем менять режим? Зачем менять школу? Он там привык, и ему там хорошо.

Откуда он знал, что ему там хорошо? Не знал. Так было проще думать и жить. Боялся: вдруг Артур привыкнет или, еще страшнее, – привыкнет он сам? И это снова внесет очевидный раздрай в его только что наладившуюся жизнь.

К тому же появилась Магда. И это показалось ему очень серьезным. Таким серьезным, что он струсил.

В Чехословакии Магда уже была звездой. Впрочем, звездой она стала еще в нежном возрасте – впервые снялась в кино лет в шесть. Брат ее матери был одним из самых известных детских режиссеров, снимал сказки. А тут такая фактура: белокурая девочка, волосы до колен, карие глаза вполлица, вздернутый носик и губки сердечком. Кукла, а не ребенок, к тому же племянница.

Только нрав у ангелочка был крутым. И все терпели! Талантливая была, упорная и работоспособная. Повсюду с ней ездила мать, некрасивая, высохшая от мужниных измен женщина с вечно скорбно поджатым ртом. Магда пошла в любвеобильного папашу и внешне, и характером.

Всю свою истерическую любовь к ушедшему мужу ее мать выливала на белокурую крошку. И крошка успешно этим пользовалась. К юной звезде был прикреплен поваренок, совсем юнец, варивший сладкую кашу и жаривший нескончаемые блинчики со сливочно-ванильным соусом. Иногда уставшая девочка капризничала и швырялась тарелкой в услужливого поваренка. Тот, счастливый от прикосновения к прекрасному, вытирал с лица липкий сироп и счастливо улыбался маленькой засранке.

Мама качала головой и грозила длинным высохшим пальцем, а дядя-режиссер, тяжело вздыхая, уходил прочь, выпить стаканчик бехеровки: он верил, что эта настойка помогает от всего на свете, в том числе от нервных расстройств и от болей в сердце.

Лет в четырнадцать, когда дурнеют самые прелестные подростки, подурнела и фарфоровая кукла Магда. Пропала очаровательная детская припухлость розовых щек, вытянулся аккуратный прежде носик. Испортилась кожа, потемнели и засалились волосы. В пятнадцать лет она лечилась в клинике от нервной болезни. Прыгать с крыши больше не хотелось, пить мамино снотворное – тоже. Да и вообще больше ничего не хотелось. Ни есть, ни развлекаться, ни вообще жить. Она сидела в своей комнате с приглушенным светом и со злостью давила сочные прыщи. Так и просидела три года, пока судьба настойчиво не постучалась в ее, Магдину, дверь.

Судьба явилась в виде молодого режиссера, ученика ее дяди-сказочника. Режиссер помнил Магду ребенком и уже тогда ею восхищался. Теперь перед ним сидела хмурая некрасивая девица с отсутствующим взглядом. Девица молчала и разглядывала свои руки, отрывая заусенцы на бледных пальцах. Но молодой человек ничего этого не видел! Он видел белокурого ребенка, прелестное дитя, талантливую пигалицу – кумира своих юных лет.

Когда Магда подняла на него полные тоски, все еще прекрасные темные глаза, он моментально, словно его включили в розетку, влюбился. Через полгода он вел похорошевшую и ожившую любимую к алтарю. А еще через полгода начал снимать ее в серьезной драме, где пухлость и кудряшки не требовались. Фильм получился и победил в конкурсе картин молодых режиссеров. Так Магда, грустная, некрасивая и все еще несчастная, второй раз стала звездой. И на этот раз всерьез.