Юрий Вяземский - Цветущий холм среди пустого поля (сборник)

Купил я газету, отошел от киоска, огляделся по сторонам, и вдруг – поверишь ли? – показалось мне, будто я впервые на этой улице. То есть все на ней мне вроде бы знакомо, но один из домов точно стал выше, а на крыше его появилась странного вида конструкция, напоминающая купол обсерватории. Никогда до этого я не замечал этого купола, равно как и орнамента из разноцветных кирпичей на доме напротив.

Меня теперь все чаще навещает странное ощущение: будто я заново родился – в том же мире, в котором жил до этого, но более цельном и полном, что ли. Словно во мне, как в фотоаппарате, кто-то подправил фокус, и вот прежде размытое стало каким-то неожиданно явственным. И эдак каждый день понемножечку подправляют во мне, и я вижу все дальше, все глубже и резче.

Крупинки снега, помнишь?

Вчера меня навестил мой лучший друг Константин, и я рискнул рассказать ему о том самом, как бы замедленном, сентиментальном, снеге. Показалось мне, что снег этот – именно то, что я должен подарить своему другу на прощание.

Костя слушал меня рассеянно, с неловкой улыбочкой, то и дело переглядываясь с моей женой. А когда я кончил, вздохнул с облегчением. «Снег – это прекрасно, старичок, – сказал он. – Между прочим, у нас в Австрии в этом году очень мало снега. А Кирка моя, ты же знаешь, – заядлая горнолыжница».

Между прочим, мой друг уже четвертый год работает в Австрии в каком-то международном институте. И опять-таки между прочим он сообщил мне, что каждый «уик-энд» они с женой Кирой ездят на машине из Вены в Тироль кататься на горных лыжах. И там, в Тироле, между прочим, никаких очередей перед подъемниками. Хотя дорого, разумеется, но они, между прочим, никогда не экономят на своих удовольствиях, и так далее и тому подобное.

Между прочим, он пробыл у меня недолго и, рассказав о Тироле, об отелях, подъемниках и экипировке горнолыжников, почти сразу ушел.

А во мне словно опять подправили фокус, и я вдруг увидел, что мой друг Константин и прочие мои многочисленные приятели, все они и впрямь – «между прочим».

То есть, когда я не жил , они мне были желанны и необходимы. Мы как бы не жили вместе: сладко пили, вкусно ели, говорили каждый о своем и о себе, но радостно и со вкусом. Мы и прежде были чужими друг другу, но в нашей отчужденности было нечто общее, связывающее нас – слепота и глухота наши, наверно. И вот мы словно цеплялись друг за дружку, скучивались в стаю, вместе праздновали наши дни рождения и встречали старый Новый год.

Но теперь мне стало невозможно с ними. Их общество тяготит меня, а я, должно быть, кажусь им чужим и странным.

И все-таки есть нечто грустное в том, что с нетерпением ждешь их ухода, и в том, как неловко за торопливый свой уход они оправдываются. Твой друг Иван.

Р. S. Прости, Володя, что не задаю тебе обычных вопросов о делах и самочувствии. Если захочешь, сам обо всем мне напишешь. Если, разумеется, адрес у тебя за десять лет не переменился и ты получаешь мои письма.

19 января

Мулик мой драгоценный, здравствуй! Ну зачем так волноваться?! Ведь я же написала тебе, что теперь у нас все в порядке! Ваня чувствует себя прекрасно, ссадина у него на лице зажила, коленка уже не болит. О катастрофе он даже не вспоминает. Ему сейчас не до этого – он очень много работает, пишет свою докторскую. В апреле защищается его начальник, в ноябре – завсектором, а на январь будущего года планируется Ванина защита. Конечно, впереди еще целый год, но ведь это докторская, мамочка! Сейчас для докторов придумали столько много новых требований – застрелиться можно!

Не знаю, правда, можно ли ему так много работать. Но лично я считаю – в таких случаях даже чудесно, что человек занят приятным для него делом и не роется в прошлом.

Тем более из-за того, что он так много работает, Ваня в последнее время полностью изменил образ жизни. Он, например, бросил курить и не берет в рот ни грамма спиртного. Все его друзья в полном недоумении. Даже возмущаются: «Раньше был человек как человек. Можно было поговорить с ним по душам, обсудить животрепещущие проблемы. А теперь сидит как сыч, ничего не пьет, и у нас водка в горле застревает».

А я, честное слово, рада. Нет, я совершенно не хочу сказать, что Ваня у меня был пьяницей. Но, ей-богу, слишком часто у нас раньше собирался разный народ – прямо не дом был, а какой-то караван-сарай. Нагрянут без предупреждения со своими «животрепещущими проблемами», принесут батарею бутылок. А я их, сама понимаешь, обхаживай, закуски им подавай, сиди с ними до утра. Люди всё, правда, приличные, интеллигентные. Но сколько же можно, в конце концов – одни и те же тосты, одни и те же анекдоты. И каждый дудит в свою дуду, никого не слушая.

А сейчас, когда Ваня перестал выпивать, такая тишина в квартире наступила! Теперь только звонят по телефону и выпытывают у меня: «Ну как твой муж? Не бросил еще дурью маяться?»

Вчера, например, зашел к нам Костя Комплектов (помнишь? тот, который с женой в Австрии живет – сегодня он опять туда уехал). Так и он пробыл у нас совсем недолго. Как узнал, что Ваня ничего не пьет, растерялся, загрустил, рассказал немного об Австрии и ушел.

Зато Ваня теперь по вечерам обязательно гуляет – обдумывает свою диссертацию на свежем воздухе. Раньше у него было только два занятия – либо до часу ночи строчил на машинке, либо кутил с друзьями. А теперь вовсю следит за своим здоровьем. Даже спать стал отдельно – в своем кабинете. Говорит, так ему удобнее и так он лучше высыпается. Пусть делает как считает нужным. Я так теперь люблю теперешнего своего Ванечку, что, кажется, на все для него готова. Разве может женщина желать себе лучшего мужа?!

Вот такие у нас дела. А в остальном – без изменений. Машеньку в школе по-прежнему ругают за рассеянность и «некоммуникабельность», а Варька по-прежнему не столько ходит в детский сад, сколько болеет и сидит дома. Не волнуйся, ничего серьезного – одни ОРЗ. Может быть, устроить ее на пятидневку? Говорят, что на пятидневке дети болеют реже.

Мамочка, как же тебе не стыдно? Почему ты ничего не напишешь о себе? Как твои ноги? Что тебе сказал доктор? Была ли ты у него? А может быть, тебе все-таки стоит приехать к нам и мы с Ваней покажем тебя какому-нибудь хорошему специалисту? Все-таки Москва есть Москва.

Целую тебя крепко-крепко и иду спать. Твоя Светочка.

25 января

Милый Володя.

Теперь, когда я все для себя окончательно уяснил, и об этом хочу рассказать.

Я уже, помнится, писал тебе, что как бы заново родился на свет. И первым человеком, которого я увидел, придя в сознание – кроме незнакомых людей в белых халатах, которые приняли мои роды, уложили меня на носилки и отвезли в палату, – была моя жена. Она подбежала к койке, на которой я лежал, принялась обнимать меня, плакать, смеяться. Вернее, то, что это моя жена, я вспомнил лишь спустя некоторое время, а в первый момент был весьма растерян, так как решительно не понимал, что надо от меня этой интересной, совершенно незнакомой мне женщине, почему она меня обнимает, над чем плачет и как ей не совестно так шумно вести себя, когда вокруг спят другие люди. Клянусь тебе, я действительно не узнал ее.