Вадим Норд - В поисках Евы

– Тайцы зовут тик «вечным деревом», – сказала Ева. – Я передам Чанга своей дочери. Должна же быть в семье какая-то фамильная реликвия, своя память.

Сердце не кольнула, а прямо-таки пронзила жалость. Александр молча вернул Чанга на место и улыбнулся Еве. Бедная девочка. Придумала себе фамильную реликвию, чтобы передать ее по наследству… В семье непременно должна быть память, связь, преемственность поколений. Но как ужасно, наверное, когда ты один-одинешенек, когда твоя семья начинается на тебе и тобой же заканчивается. И все, что у тебя есть, – это деревянный слоник и мечта о дочери.

– Х-хорошая реликвия, – дрогнувшим от волнения голосом сказал он. – Красавец.

Чанг действительно был красив той искренней красотой, которая сродни волшебству и возникает лишь тогда, когда мастер вкладывает в свое изделие частицу души. Тонкая резьба с тщательной прорисовкой всех деталей и небольшая, едва уловимая, асимметрия, делали слоника живым. Казалось, что он сейчас поднимет хобот и протяжно затрубит.

– Любовь Сергеевна, это Евин слоник, – с мягким укором сказал Александр. – Двух таких в природе быть не может, потому что это не штамповка, а ручная работа, причем – хорошего мастера. Но даже если мы допустим, что.

– Я в слонах не разбираюсь. – Любовь Сергеевна забрала у Александра слоника, повертела его в руках и поставила на полочку. – Но.

– Где Ева? – спросил Александр, не желая дальше слушать вранье.

– Я не знаю, – Любовь Сергеевна пожала плечами, развела руками, потрясла головой, словом, изобразила крайнюю степень неосведомленности. – Я действительно не знаю, где Ева!

– Но это ее вещь? – не столько спросил, сколько констатировал Александр.

В голосе его было столько уверенности, что Любовь Сергеевна призналась:

– Да, это Евина вещь. – И тут же добавила: – Но я в самом деле не знаю, где сейчас Ева.

Стоять посреди кухни в пальто и допрашивать хозяйку Александру совершенно не нравилось. То был не его стиль общения. Гораздо лучше было бы присесть и поговорить. Поэтому Александр широко улыбнулся Любови Сергеевне и спросил:

– Вы не угостите меня чашечкой чая? Любого, по вашему выбору. Что-то захотелось выпить горячего. А потом я сразу уйду.

– Да, конечно! – Любовь Сергеевна явно обрадовалась смене темы. – Только выбирайте сами – черный, с бергамотом, зеленый, зеленый с жасмином.

– Красный, – пошутил Александр и пояснил в ответ на недоумевающий взгляд хозяйки: – Мы называем чай по цвету высушенных листочков, а китайцы – по цвету напитка. Наш черный у них зовется красным.

Любовь Сергеевна включила чайник, который тут же зашумел, обещая кипяток в самом ближайшем будущем и захлопала дверцами кухонных шкафчиков. Пока Александр ходил снимать пальто, она успела накрыть на кухне стол для чаепития – с пастилой, печеньем и банкой самодельного вишневого варенья.

Глядя на банку, Александр вспомнил, какой нагоняй получил он от матери, когда выставил на стол перед двумя зашедшими в гости одноклассниками банку с вареньем. При гостях мать ничего не сказала, дождалась их ухода и возмутилась: «Саша, у нас что, нет ни вазочек, ни розеток?! Как ты мог угощать ребят прямо из банки?! Если тебе безразлично, что они о тебе подумают, то хотя бы меня постыдись!» – «Ну, так же проще, мам! – попробовал оправдываться Александр. – И вообще Макс с Туриком свои люди». – «Тогда почему ты дал им тарелки? – поинтересовалась мать, умеющая, если надо, быть весьма и весьма ехидной. – Газетку бы постелил – красота! И посуду потом мыть не надо. Тебе ясен ход моих мыслей или разъяснить?» Разъяснения Александру не потребовались.

Идея с чаепитием оказалась удачной. Или же просто Любовь Сергеевна собралась с мыслями и решила, что нет никакого смысла обманывать Александра. Сев за стол, она сама, не дожидаясь вопросов, начала рассказывать:

– Ева приехала ко мне в воскресенье утром. Без звонка, я еще сны досматривала. Сказать, что я удивилась, это означает не сказать ничего. Удивилась и немного испугалась, но Ева успокоила меня и сказала, что ее срочно попросили съехать с квартиры, потому что к хозяевам приехали какие-то родственники из провинции, которые будут там жить. Я сказала, что она может жить у меня сколько угодно, но она ответила, что не хочет меня стеснять и что речь идет о нескольких днях, не более того. Разумеется, она попросила ничего не сообщать родителям, я ее успокоила и сказала, что эти люди умерли для меня, их не существует. А потом мы весь день разговаривали – столько же всего надо было рассказать друг другу! Правда, мои новости не шли ни в какое сравнение с тем, что рассказала Ева. Я так поняла, что вы и есть тот турист, который дал ей деньги для того, чтобы она смогла откупиться от мафии?

– Да.

– Спасибо вам! – проникновенно поблагодарила Любовь Сергеевна. – Имейте в виду, что если вдруг, не дай бог, – она трижды осенила себя крестным знамением, – с Евой что-то случится, то я возьму ее долг на себя! Не надо ничего мне говорить, я так решила. Ева мне как дочь, и я в какой-то мере чувствую за нее ответственность, хоть она и взрослая. Я так ее ругала за то, что она не позвонила мне и не рассказала о своих проблемах. Чуть не погубила себя из-за этих денег. Я бы назанимала и сразу бы ей отправила! Не та сумма, чтобы из-за нее в рабство попадать!.. Ева же мне, как дочь. Мне иногда кажется, что она у меня должна была родиться, а не у Таньки с Виталием. Может, тогда бы и девочкой сразу родилась. Ох! Она, видите ли, думала, что я бедствую. А я не бедствую, у меня хорошая зарплата.

Должность руководителя службы персонала относится к числу неплохо оплачиваемых. Может, и не так хорошо, что просто замечательно, но неплохо, сносно. Если Любовь Сергеевна жила одна, то денег ей должно было хватать как на жизнь, так и на ремонт. Сейчас, во время чаепития, Александр разглядел кухню повнимательнее и увидел, что она не требует ремонта, а просто молит о нем. Потолок из белого давно стал серо-желтым и покрылся пятнами от протечек, клеенчатые обои многократно (и аккуратно) подклеивались по краям, но все равно выглядели не ахти как, кафельная плитка наполовину осыпалась, а что не осыпалось – потрескалось. Бело-голубая кухонная мебель, явно купленная еще при социализме, кривилась дверками и беззастенчиво выставляла на обозрение ободранные края и оббитые углы. Или, может, углы уже начали крошиться от старости, кто их знает.

Всмотревшись, как следует, в лицо своей собеседницы, Александр заметил прожилки на щеках и на крыльях носа, понял, что мягкость черт лица не врожденная, а приобретенная – лицо начало оплывать, отметил еще ряд признаков, свидетельствующих о пристрастии к спиртным напиткам. Да и руки у Любови Сергеевны дрожали так, что во время размешивания сахара ложечка выбивала о чашку некое подобие Jingle Bells.