Вадим Норд - Девушка по имени Августа

– Мужчины отбились от рук! Данька решил остаться ночевать у отца. Поклялся, что сделает все уроки, вовремя ляжет спать, не будет объедаться шоколадом! Так я и поверила! Они просидят за компом до двух часов, утром Данька проспит школу, хорошо, если ко второму уроку успеет, а от шоколада у него будет болеть живот!

– Зачем сразу предполагать худшее? – проявил гендерную солидарность Александр.

– Я не предполагаю. Я знаю! Это же не первая ночевка! Но я же не могу запретить, если он хочет и отец не против. Так ведь нельзя, ты как считаешь?

– Нельзя, – согласился Александр. – Это было бы неправильно. Пусть лучше ребенок опоздает в школу…

– И пусть у него болит живот!

– Я бы сказал так – пусть у него живот болит только от съеденного шоколада! – словно заправский тамада (рога с вином только недоставало), сказал Александр.

– Пусть! – согласилась Августа.

Они переглянулись и поняли, что каждому из них пришла в голову одна и та же мысль.

– Боже мой! – Августа прикрыла глаза ладонью. – До чего я докатилась! Вот уж правильно говорят, что нет предела непотребству. Мы с тобой знакомы одни сутки…

– Уже немного побольше, – поправил Александр. – А непотребство – это материться на людях или нужду в подъезде справлять. То, о чем мы сейчас думаем…

– Я тебя совсем не знаю…

– А у меня такое чувство, будто мы с тобой еще в садик вместе ходили! – нисколько не преувеличивая, сказал Александр. – Клянусь!

– Садик?! – рассмеялась Августа. – В садике я была некрасивой толстой плаксой. Давай лучше будем считать, что мы знакомы со второго курса.

– Давай, – согласился Александр. – А почему именно со второго курса, а не с первого?

– Потому что на первом я еще не нравилась себе, а на втором уже нравилась. И это чувство я сохранила до сих пор! Знаешь, в детстве мне ужасно не нравилась собственная внешность. Причем не какие-то отдельные детали – нос или подбородок, а все целиком, разве что кроме глаз. Я так страдала… Даже начала копить деньги на пластическую операцию. Зверски копила, отказывала себе во всем, в чем только могла. Но время от времени воля ослабевала, и я тратила свою заначку на разные мелкие радости. Потом ругала себя и начинала копить снова. Но однажды, мне тогда было пятнадцать лет, я посмотрелась в зеркало и поняла, что не так уж все и плохо. К девятнадцати годам я окончательно перестала комплексовать по поводу того, как я выгляжу. Даже диастема, которая когда-то сводила меня с ума, совершенно не напрягает. Подумаешь, проблема. Как говорила стоматолог из детской поликлиники, «если уж и по такому поводу ставить брекеты, то брекетов не напасешься».

– А я вот никогда не комплексовал, – сказал Александр. – Понимал, что я – не Аполлон, утешался тем, что не Квазимодо, так и жил… Одно время тяготел к культуризму, мечтал о накачанных мышцах, но тяготел недолго и без фанатизма. Айкидо увлекло гораздо сильнее…

На станции «Площадь Восстания» Александр направился было к выходу в город, но Августа потянула его к эскалаторам в середине платформы – переходу на Маяковскую и негромко застенчиво сказала:

– В гостиницу – это так пошло. На меня там будут смотреть как на проститутку.

– У гостиничных администраторов глаз наметанный, – возразил Александр, меняя направление движения. – Они не спутают профессионалку с…

Он замялся в поисках подходящего слова.

– С непрофессионалкой, – подсказала Августа. – Все равно в гостиницу я не хочу. Дома приятнее.

– А если вдруг неожиданно вернется Даня?

– А если наш поезд уедет в Хельсинки? – в тон Александру сказала Августа, прозрачно намекая на невозможность подобного развития событий. – И потом, что в этом такого? Ты уже приходил к нам в гости, вы знакомы, он знает, что ты мой друг…

– У железной логики есть одно преимущество, – сказал Александр, пропуская Августу вперед себя на эскалатор. – Против нее нечего возразить. А ты еще вчера сказала ему, что я твой друг?

– Ну вообще-то я поняла это, пока ты собирал с пола перчатки, – Августа обернулась к Александру и подмигнула ему. – Даня сказал, что он не возражает против нашего знакомства. Ты ему понравился.

– Когда я успел? – удивился Александр. – Я же с ним практически не общался…

– Ты не сюсюкал, не лез с поучениями и не интересовался оценками. Этого вполне достаточно для того, чтобы завоевать детское сердце. Вдобавок я сказала, что ты хирург, а Данька просто бредит хирургией. Насмотрелся втихаря медицинских сериалов…

Августа развернулась обратно, потому что было пора сходить с эскалатора.

– Короче говоря, – продолжила она, снова беря Александра под руку, – ты успел стать культовой личностью и недалек тот день, когда тебе придется рассказывать в подробностях о своей героической работе. Заготовь приличный рассказ, без леденящих душу подробностей и слов «сиськи» и «попа».

– Я расскажу ему о ринопластике, – решил Александр. – Это прилично, и в какой-то мере даже поэтично. Открытый и закрытый способы…

– Мне лучше расскажи что-нибудь другое, – попросила Августа.

– Могу рассказать сказку, – предложил Александр. – В некотором царстве, в некотором государстве жил был один пластический хирург…

– Безумно интересное начало! – одобрила Августа. – Сразу цепляет!

– Жил он не тужил, но однажды занесла его нелегкая в другой город, где он встретил девицу-красавицу, замечательную во всех отношениях, и влюбился в нее с первого взгляда…

– Как романтично! – восхитилась Августа. – Ты давно школу закончил, добрый молодец?

– Полжизни назад, – ответил Александр.

Сказку дальше рассказывать не хотелось, а очень хотелось поцеловать Августу, что Александр сделал, не откладывая. Они целовались прямо на середине платформы, а людской поток бережно обтекал их с обеих сторон. Толкать целующихся как-то не принято, что бы там ни говорили некоторые относительно отсутствия деликатности в современном обществе.

– Давай наберемся терпения и не будем вести себя как дети, – спустя вечность сказала Августа, отстраняясь от Александра.

Лицо ее разрумянилось, глаза так и сверкали, а крылья носа едва заметно трепетали.

– Давай, – согласился Александр, и они сели в поезд.

Терпения ему хватило только до лифта. Когда двери закрылись, он снова обнял Августу и начал целовать. Так много можно успеть, пока лифт поднимается с первого этажа на девятый…

«Что это со мной?» – успел подумать Александр. Кровь ударила ему в голову и не только в голову, возбуждение было настолько сильным, что он забыл обо всем, кроме горячего тела Августы, извивающегося в его объятиях. Александр никогда не занимался сравнением ощущений подобного рода, потому что нет смысла сравнивать настоящее с прошлым, то, что есть, с тем, что ушло, и вообще, все настолько индивидуально, что сравнения здесь неуместны. Но сейчас он чувствовал, что все происходящее с ним было каким-то особенным, совсем не таким, как раньше. Удовольствие получалось настолько глубоким, настолько всеобъемлющим, настолько пронзительным, что сердце в прямом смысле готово было выпрыгнуть из груди, а дыхание сбивалось на хрипы и стоны, звериные, первозданные, искренние в своем естестве.