Юрий Арабов - Столкновение с бабочкой

Троцкий был готов к борьбе. Он питался этой борьбой, жил за счет нее и стоял на ногах, покуда висела угроза над его собственной жизнью. В этом плане он был похож на альпиниста, который вырубает ледорубом новую ступеньку к вершине горы.

Америка… туда, туда!.. И вечный бой, который продолжится и после смерти.

В ночь на 2 марта 1929 года Николаю Александровичу приснился скверный сон.

За окном штормило, и его квартира на Гороховой напоминала корабль в открытом море. Мачты трещали, паруса были свернуты, и за штурвалом никто не стоял. Утром он причастился в Невской лавре, вечером подошел под елеопомазание. Более в ушедшем дне не случилось ничего.

Наступление каждого марта он теперь ожидал с трепетом. Когда-то, более трехсот лет тому назад, его давний предок, шестнадцатилетний Михаил Романов, застенчивый и нелюдимый мальчик, у которого борода росла клочками, а взгляд не выражал ничего, кроме величайшего изумления, возложил на себя корону по просьбе бояр, голоса которых приписали на всякий случай самому Богу. Участвовал ли Бог в этой смене вех или передоверил все демону государственности, об этом достоверно никто не знал, но один из духовидцев заметил, что демон, сохраняя полное инкогнито, начал судить и рядить по своему усмотрению, прикрываясь чужим именем. От имени Бога в России стала править династия, украсившая себя великими подвигами и великими провалами, идущими от невозможности понять характер территории, которая валялась у их ног.

Территория была странной. Европеец по духу, но азиат по взглядам на общественное устройство, этот народ создал мощное искусство, бесконечно далекое от восточной покорности правящему хану, и уже это одно ставило в тупик. Если искусство выражает душу, то при чем здесь Азия? Где эта Азия в поэзии Пушкина и Лермонтова, в музыке Глинки и Чайковского, в архитектуре Казакова и всего того художественного великолепия, которое отсталые русские обрушили на мир за последние сто лет? Николай Александрович ничего из этого не понимал. О Достоевском лишь слышал, а к Толстому относился так, как положено относиться к любому из богохульников – с сожалением и печалью, обещавшими молитвы во спасение заблудшей души. Но за заблудшую душу он никогда не молился, подозревая почему-то, что где-то там, очень далеко, в краях иных, заблудшая душа молится за самого Николая Александровича. И это была еще одна странность, связанная напрямую с русским духом. Кто он и что такое этот дух? Да, мы владеем Азией территориально, а к Европе питаем нехорошую ревность, но почему-то именно она, эта Европа, влезает вовнутрь нас и заставляет извлекать звуки, совершенно чуждые азиатскому уху?

Он как-то прочел в одной книге, что есть внутренняя и внешняя правда. Эту внутреннюю правду русский носит глубоко в сердце, не позволяя никому из посторонних залезать в нее. Внешнюю же он оставил государству, навсегда разделив себя с ним. Пусть рядят и властвуют, это их право, но нас не касаются, а мы будем делать вид, что целиком эту внешнюю правду разделяем. Казаки бежали от этой внешней правды в степи, колонизируя их и против своей воли присоединяя к Империи. Ермак сделал то же самое, но уже в Сибири. Расширение Русской Империи, таким образом, есть побег подданных от самих себя. Когда он кончится и далеко ли мы убежим? В Европе не так – государство и гражданин в ней слиты, внутренней правды нет, а есть внешние условности, которые подчиняют себе каждого. Верна ли эта теория? Государь не знал, но на всякий случай ее запомнил.

Ему сказали однажды: чтобы идти в ногу со временем, нужно бежать впереди него. Династия шла в ногу и потому всегда опаздывала. Может быть, от того, что не читала других книжек, кроме Библии и европейских романов, и ничего не хотела знать. Несчастный Николай Павлович, проваливший Крымскую войну и попросивший яду у лечащего его доктора Мандта, читал с содроганием строки Пушкина, цензором которого согласился быть. В строках, по мнению цензора, не было ничего хорошего, а самое возмутительное государь вычеркивал и заменял другими словами, пытаясь сам сочинять. Какое мнение составить и на что тут ориентироваться? На внешние заимствованные из Европы мысли или на крепкий азиатский дух неподвижности, который, заменяя покорность, сидит в глубине народного чернозема? Ориентировались на последнее и проиграли. То есть явно бы проиграли, если бы Николай Александрович подписал бы тогда отречение страшным мартовским утром 1917 года.

Иногда он думал, что от Азии и Кавказа нужно совсем отказаться, что с ними хороши только военные союзы, а до внутренней жизни империи их допускать не надобно, съедят, переварят и не подавятся. Но он гнал от себя эти мысли, потому что практические следствия оных были непредсказуемы. Нет, всех примем в себя, и только ассимиляция. Только Христос вместо Магомета. А если не Христос (это их обидит и разозлит), кто тогда?.. Вот тогда и наступит настоящая ассимиляция, когда Азия съест Россию и на ее месте возникнет нечто, что осмыслить и уразуметь можно будет лишь с величайшим трудом…

Дела в стране шли неплохо. Ильич начал брать взятки, и эта была самая добрая весть последних месяцев. Заключение концессионных соглашений с иностранцами происходило за небольшую мзду порядка двух процентов от капитализации сделки. Впрочем, у нас соврут – недорого возьмут, но Ленин стал явно спокойнее и явно толще, что слегка настораживало: отчего это он такой довольный? Сидит на подмосковной скамейке в своей кепке и хитро подмигивает в камеру? Непорядок. От него этого никто не ждал. Перерождение пламенного революционера в потенциального коррупционера происходило постепенно, и этому во многом способствовали выстрелы на заводе Михельсона. После них председатель правительства начал часто болеть и отдыхать головой в Горках, но поворот курса, носивший имя «новой экономической политики», вывел на сцену молодых, справлявшихся и без Ленина. Они совмещали ограниченный капитализм с требованиями социальной справедливости и были скорее прагматиками, нежели вождями. Революционный же порыв, подобный вулкану, весь ушел во «всеобуч» и план ГОЭЛРО. Последний зажег в дремучих селах «лампочку Ильича», а всеобуч обучал грамоте ленивый, но смекалистый народ. Бесплатная медицина, полностью находящаяся в ведении государства, поставила крест на малярии и тифе. Образование в школах приучало читать Толстого, Чехова и Маркса. Что получится из этого симбиоза, государь не знал и слегка беспокоился за будущее: не слишком ли крутой кипяток варится в этой кастрюле? В деревенских домах висели черные тарелки репродукторов, транслировавших новости, народную и классическую музыку. С высоты телеграфных столбов тоже орало радио. Один крестьянин написал ему в письме: «Остановите трубу. Я сам хочу в нее сказать».