Наталия Баринова - Гость из прошлого

– Валера, сегодня Саня звонила. Странный разговор получился.

– Что у нее? На личном переполох? – Валерий всегда спокойно реагировал на подобные заявления жены. Он придерживался мнения, что женская душа – тонкая субстанция, разобраться в которой мужчине не дано. Можно лишь пытаться сопереживать или, напротив, ни во что не вникать, пропускать все мимо ушей. С Симоной он избрал тактику внешней заинтересованности, что давало возможность выговориться ей и создавало иллюзию его участия.

– У нее был такой потерянный голос, Валер.

– Это на нее не похоже.

– Вот-вот! – Симона снова взглянула на часы. – Нет, звонить уж поздно.

– Что ты так распереживалась? Есть еще завтра, послезавтра. Жизнь не заканчивается.

– Как ты можешь оставаться таким равнодушным! – возмутилась Симона.

– Ты несправедлива. Я прекрасно отношусь к Шуре.

– Извини.

– Кто помог ей организовать свой бизнес? Кто направил к ней столько потенциальных клиентов? Кто рекламирует ее при каждом удобном случае?

– Не заводись. Я же извинилась, – Симона закурила. – И все-таки очень жаль, что сейчас я не с ней. У меня душа не на месте. Ты же знаешь, обычно она – само спокойствие. Она умеет владеть собой.

– В конце концов, она помогает людям делать что-то подобное. Я имею в виду справляться с эмоциями, проблемами, трудностями. Это ее работа. Неужели самой себе руки не подаст?

– Сапожник без сапог, – вздохнула Симона.

– Это устаревший штамп. К Александре он не имеет никакого отношения. Ей замуж нужно. Одиночество ее достало.

– У нее есть мужчина.

– На сколько ночей? – Скуратов бросил на жену быстрый взгляд, полный иронии.

– Ты всегда отличался деликатностью.

– К черту деликатность.

– Скуратов, давай так. Завтра у меня более-менее свободный день. После обеда я поеду к ней. Явлюсь без предупреждения, чтобы, так сказать, застать врасплох.

– Не получится, милая, – недовольно морща нос от дыма, заметил Валерий.

– Почему?

– С тех пор, как позвонила, она находится в режиме ожидания. Это же очевидно, дорогуша.

Скуратов не ошибся. Лескова знала: Симона обязательно объявится в офисе с желанием узнать все. Поэтому появление подруги в кабинете Александры, пусть не на следующий день, было ожидаемым. Симона пыталась выяснить положение вещей по телефону, задавала зависающие в воздухе вопросы – после разговора с Прохоровым Саша не ощущала необходимости делиться с кем-то впечатлениями. Ее беспокойство, словно спрут, имело несколько щупалец-направлений: во-первых, она вдруг перестала контролировать свои эмоции и позволила себе небезопасный экскурс в прошлое. Во-вторых, ее помощь как специалиста Прохоров отверг. Наверняка она поторопилась и предложила ее не в самый подходящий момент, но для нее было крайне важно услышать голос Дмитрия Ильича. Получается, она поставила свои интересы выше интересов клиента, за что получила соответствующее наказание. В-третьих, она поняла, что не остановится на достигнутом. Вытащить Прохорова из кризиса стало ее навязчивой идеей. Александра уже не пыталась анализировать, откуда в ней такая настойчивость. Саша не хотела признавать, что причины ее заключались в не менее нестабильном, надломленном состоянии духа ее самой.

Количество выкуриваемых за день сигарет зашкаливало. Кофе становился все крепче. В общении с клиентами Александра Олеговна была все так же внимательна и сосредоточенна, хотя ей стоило немалых усилий сохранять самообладание и заинтересованность. Каждую свободную минуту она возвращалась к мысли о спасении Дмитрия Ильича. Ее никто не просил об этом. Зная, что инициатива наказуема, Лескова не собиралась отказываться от задуманного.

Несколько дней, проведенных в поиске путей доступа к замкнувшемуся и отчаявшемуся мужчине, извели саму Александру. Телефонные разговоры с подругой, матерью заходили в тупик сразу после приветствия. Тратить время на разговоры ни о чем Саша не хотела. Для нее все, что не касалось Прохорова, неожиданно стало неважным. Лескова позволила прошлому ворваться и разрушить плавное течение своей жизни. Симона застала подругу в раздраженно-угрюмом расположении духа.

– Привет, дорогая! Шурочка, звезда моя, что это с тобой? – пропела Скуратова, на ходу отбрасывая сумку в широкое кожаное кресло. Она стремительно шла к поднявшейся ей навстречу Саше, замечая, что с каждым шагом глаза подруги все больше наполняются слезами. – Котик, ну, ты что?

– Сима, мне плохо, – Лескова уткнулась подруге в плечо, расплакалась. Тушь потекла.

Когда она подняла мокрое от слез лицо, Симона невольно восхитилась: какая же она красивая, ее Сашка! Даже с раскрасневшимся влажным носом и воспаленными от слез глазами. Красивая и такая несчастная. И профессию себе нашла такую, чтобы знать: есть те, кому еще тяжелее, еще невыносимее. Может быть, окружение этих заблудших людей наполняет ее жизнь особым смыслом? Она наставляет их на путь истинный, как духовный отец своих грешных прихожан, и, видя, как оживают, очищаются их души, сама воскресает. Но, судя по разбитому, совершенно расклеенному виду подруги, было очевидно, что сеансы помощи другим – это хорошо. В данный момент важно, чтобы ей самой оказали первую помощь.

– Лучик мой, я не могу видеть тебя плачущей. – Хотя Симона и Саша были одногодками, иногда Скуратовой казалось, что в их отношения вкрадывается схема «мать – дочь». Симона реализовывала пока не состоявшийся материнский инстинкт, а Саша впитывала недостающую по жизни материнскую любовь и заботу. – Ты не молчи, милая, говори.

– Мне кажется, я только то и делаю, что говорю, говорю. С людьми, с собой, снова с людьми. Этот бесконечный словесный поток раздражает меня. И чем больше слов, тем меньше смысла, тем меньше остроты восприятия. Я притупилась, а была когда-то как остро заточенный карандаш… – Лескова замолчала. Виновато улыбнувшись, она жестом предложила подруге сесть в свободное кресло. Сама стала мерить кабинет шагами.

Она прошлась вдоль стены, остановила взгляд на картинах Дали и Модильяни – копии, подаренные Валерием по случаю «юбилейной деятельности кабинета». Кажется, речь шла о первом и пятом годах практики. Обычно картины привлекали внимание посетителей. Рассматривая их, они становились более разговорчивыми, открытыми, доверчивыми. Александра всегда говорила, что у Скуратова дар вносить в ее рабочую атмосферу дух спокойствия и умиротворения.

Потом Саша замерла у окна, заглянув за римские жалюзи, словно высматривая кого-то на шумной центральной улице. Вернувшись к своему столу, Лескова не сразу села. Провела кончиками пальцев по его гладкой поверхности. Ребром ладони сдвинула стопку бумаг – собиралась привести в порядок свои записи, но так и не сделала этого. Медленно опустившись в кресло, Александра подняла покрасневшие глаза на Симону.