Татьяна Толстая - Легкие миры (сборник)
- Название:Легкие миры (сборник)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Array Литагент «АСТ»
- Год:2014
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-085088-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Татьяна Толстая - Легкие миры (сборник) краткое содержание
«В новой прозе Татьяна Толстая совершила революцию: перешла от третьего лица к первому. Сливаясь и расходясь с автором, рассказчица плетет кружевные истории своей жизни, в том числе – про любовь, как Бунин».
Легкие миры (сборник) - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Никуся пусть родит девчонку —
Жену бончовскому внучонку.
МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
Хватили! Через сорок лет!
Не доживем…
ТАТЬЯНА БОРИСОВНА
Боюсь, что нет…
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Ну что об этом говорить…
Еще бутылочку открыть?
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
Давай! А эту охладим.
МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
Ребята! Хорошо сидим!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
За что мы пьем?
ТАТЬЯНА БОРИСОВНА
За молодых!
Дожить им до волос седых,
Добраться до высот в науке,
Объездить мир…
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
А если внуки?
ТАТЬЯНА БОРИСОВНА
Зачем же дети? В наше время
Иметь детей – большое бремя.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Хлопот с ребенком полон рот:
Когда не спит, то он орет.
МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
Утащит нужные бумаги,
Чтобы чертить на них зигзаги.
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
Он на обоях не спеша
Освоит смысл карандаша.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Прости-прощай обои наши!
А вымазанный в манной каше
Проворный липкий кулачок?
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
Прошу, возьмите балычок.
ТАТЬЯНА БОРИСОВНА
А вот печальная картина:
Болезни – корь и скарлатина.
МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
А Дантов «Ад», разъятый в клочья?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
А детский крик и днем и ночью?
ТАТЬЯНА БОРИСОВНА
А ставить клизму малышу?
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
Икорки, очень вас прошу!
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Потом ученье, тупость, слезы…
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
Гамаши, снятые в морозы…
МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
А драки, шишки, синяки?
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
Лягушки, черви, пауки?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Вот это описанье сочно.
В «Петра» я это вставлю точно.
Но не хватает грабежей
Для сцен стрелецких мятежей.
МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
Уверен я – придет и это.
Еще нельзя ли винегрета?
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
А есть ли больше наказанье,
Чем половое созреванье?
Женитьбы, ссоры и измены,
Дележ вещей, квартир обмены,
Разъезд, развод и новый брак.
ВСЕ ВМЕСТЕ:
Нет, дети – это полный мрак!!!
Гаснет свет.
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
В чем дело?
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Погасили свет.
ТАТЬЯНА БОРИСОВНА
Погаснет жизнь, когда потомства нет.
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
Нет, нет, постойте, я так не хочу!
МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
Тогда зажгите первую свечу…
Дети выходят один за другим, со свечой в руках.
1-Я СВЕЧА. КАТЯ
Пусть первый огонек, во тьме зажженный,
Горячим пламенем рассеет мрак бездонный,
И, освещая цепь грядущих дней,
Дает начало череде огней.
2-Я СВЕЧА. МИША
Из тьмы родясь, ярка и горяча,
Пусть за двоих горит моя свеча.
3-Я СВЕЧА. НАТАША
Дул черный вихрь, сметая всё и вся,
Но третий свет из мрака занялся.
4-Я СВЕЧА. ТАНЯ
Подходит время моего огня.
Теперь свечу зажгите для меня.
5-Я СВЕЧА. ШУРА
И я вослед из мрака к вам лечу —
Теперь зажгите и мою свечу.
6-Я СВЕЧА. ОЛЯ
Быть может, я смогу вам пригодиться —
Позвольте и моей свече родиться.
7-Я СВЕЧА. ВАНЯ
За братом брат и за сестрой сестра
Зажгли огонь от одного костра.
Свеча седьмая завершает круг.
ВНУКИ (выходят со своими свечами)
Но сколько их зажжет за внуком внук!
Пауза. Свечи горят.
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
Постойте, постойте: как странно…
Мне видится, будто во сне,
И свадьба, и зал ресторана
В какой-то далекой весне…
НАТАЛЬЯ ВАСИЛЬЕВНА
И кто-то витает незримо,
Прорвавшись из мрака и тьмы,
Из тучи, из облака дыма…
И кажется мне – это мы…
МИХАИЛ ЛЕОНИДОВИЧ
И свет озаряет потемки —
Я знаю, что в свадебный час
Далекие наши потомки
Из прошлого вызвали нас.
ТАТЬЯНА БОРИСОВНА
Мы в плоти и памяти вашей —
Горячей, греховной, святой.
ВСЕ ВМЕСТЕ:
Живите, Никита с Наташей,
Цветите, любимые наши,
Поднимем заздравные чаши
За ваш юбилей золотой!
Да, мы с Катькой это всё придумали и разыграли, и – да, Дом писателей сгорел, подожженный питерскими бандитами, делившими имущество и площади. Сожгли начисто – со всей библиотекой, со всеми интерьерами, с голубыми гостиными и белыми залами, с гардеробом и рестораном, с буфетом, где члену Союза писателей, а то и несоюзному завсегдатаю можно было заказать котлету «Творческая» и, набравшись коньячку, так уютно ужраться в хлам, а потом, на заносимой снегом набережной, нетвердой рукой, промахиваясь, ловить ручку двери терпеливого такси: «Шеф!.. До Гражданки!..» – да, ничего этого больше нет, а с другой стороны посмотреть – глаза скосить в сторону – никуда и ничего не пропало, всё тут, и дом, и зал, в котором мы их всех воскресили, и воссоединили, и помянули, и омолодили, и вывернули время наизнанку, чтобы прошлое стало настоящим, а настоящее показалось далеким будущим. На малом огне, на огне памяти ничего не сгорает, не полыхает, не гибнет, не пропадает навсегда.
Про отца
Отец взял манеру приходить в заячьей ушанке, в черном драповом пальто, под верхней пуговицей угадывается драный и колючий шарф в красную клетку. А может быть, и нет никакого шарфа. Тогда, значит, шелковая, еще довоенная рубаха, голубая в белую полоску. Они тогда так забавно шили: сзади, там, где лопатки, большая складка, для простора в размахе рук. Рубашка на спине надувалась парусом, и на стройность наплевать.
Я эту рубашку недавно нашла; разбирала старые чемоданы, еще из тех, что тяжелые сами по себе, без вещей, и по углам у них кожаные накладки. Там были прекрасные вещи, просто прекрасные: там были брюки из чудесного твида, явно заграничного происхождения, с широкими обшлагами. Цвет в целом словно бы сероватый, но твид такая вещь: если всматриваться близко, если поднести к глазам, то видишь и серый, и зеленую нитку, и красную крапку, и еще песочное что-то мелькнет, и скрип уключины, и маслянистый блеск тяжелой воды в Темзе, и жидкий, пляшущий отблеск фонаря на волне, и звук плеска, и сырой воздух, и шелковая плесень на бревнах.
Брюки кусачей шерсти, легкий томительный запах нафталинового шарика. Сейчас бы моль не посмотрела на эти глупости, съела бы брюки и шариком закусила; наглая пошла моль, напористая, и глаза у нее жесткие и внимательные. А в те годы, когда брюки закладывались в чемодан, а чемодан запихивался на антресоль, проживала другая моль, белая, основательная, со старинными манерами, с само-уважением, я полагаю, с тревогой о здоровье потомства: туда не ходите, там нафталин!.. Пойдемте в другой чемодан!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка:
