Андрей Орлов - Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа

– Вот же шебутная душа, – покачал головой Ахмет. – Ладно, мужики, пойдемте. Глянем, что за рюмочная такая. Надо же где-то время убить.

Звякнул колокольчик над входом, известив персонал о прибытии посетителей. Обстановка в заведении роскошью не блистала, но для парней, выросших в Советском Союзе, и это было экзотикой. Приглушенное освещение, столы, крытые скатертями, длинная стойка. За ней, перед полками с бутылками, колдовал пожилой негр, морщинистый, небритый как кактус. Завсегдатаев было немного. За дальним столиком сидели двое белых мужчин в рабочих комбинезонах. Они ели что-то из плоских тарелок, запивая пивом. Видимо, местный пролетариат. Еще один подвыпивший господин уже рассчитался с барменом и брел на выход. Он искоса глянул на входящих.

Есть парням по понятным причинам не хотелось. Они с любопытством озирали шеренги алкогольной продукции. Смирновская водка на мозги не давила, но намекала, что можно и продолжить. Пожилой бармен отложил свои дела и удивленно воззрился на посетителей. Видимо, было в них что-то странное, несвойственное данной местности. Он что-то гортанно произнес. Ахмет улыбнулся, пожал плечами. Мол, моя твоя не понимает. Без Филиппа было неуютно. Тот мог хоть что-то перевести.

– По пивку, пацаны? – предложил Серега, облокачиваясь на стойку. – Водку уже пили.

– Нужно виски попробовать, – разумно предложил Федорчук. – Мы в Америке, парни, здесь все пьют виски. Неужто не хлебнем? А водку с пивом можно и дома.

– Ну давайте, – согласился Серега и выстрелил пальцем в нарядную бутылку «Белой лошади», превалирующую над прочими. – Отец, дай нам вон ту, с лошадкой.

– «Дай» будет при коммунизме, – напомнил Ахмет. – А сейчас придется купить.

– Точно, – спохватился Серега, извлекая купюру. – Мы просто обязаны промотать буржуйскую валюту. Давай, старичок, мы посидим тут у вас немного.

Бармен при виде денег расплылся в приветливой улыбке, засуетился. Товарищи сели за столик, а он уже тащил граненые бокалы, салфетки, маленькое ведерко со льдом.

– А лед на хрена? – не понял Серега. – Закусывать им, что ли?

– Дурында ты, Серега. – Ахмет постучал по голове. – Рассуждай логически. Закусывать льдом – это пошло. Для красоты – сомнительно. Прикладывать к больной голове – вроде рано. Значит, в бокалы его, чтобы холоднее было.

Старик посматривал на них озадаченно, почесывал фигурную лысину на макушке. С культурой потребления виски у посетителей было что-то не так. Двое завсегдатаев тоже посматривали на них с подозрением. Они уже наелись, напились, один из мужчин развернул газету.

– И что хорошего? – скривился Серега, сделав первый глоток. – У нас через дорогу у бабки Груши самогон во много раз лучше.

– Не придирайся, – посоветовал Ахмет. – И не стоит так налегать. Нам просто время надо убить.

Здесь было уютно, никто не мешал. Ничто не предвещало проблем. Парни потягивали виски, лениво беседовали. Федорчук ощутил, что после приема алкоголя в нем проснулся аппетит, и решил попросить у старика меню. Бойцы заново наполнили бокалы, побросали в них подтаявший лед. Они не замечали, что люди в комбинезонах вдруг насторожились, стали всматриваться в газету, лежащую перед ними. Потом они стали поедать глазами парней в одинаковых песочных костюмах, как-то стушевались, помялись. Один из них приблизился к стойке, показал старику газету. Тот потянулся к ней, водрузил на нос очки, захлопал глазами. Физиономия бармена вытянулась от изумления. Мужик в комбинезоне робко подошел к выпивающим парням и что-то сказал, сильно волнуясь. Те не поняли. Мужчина положил на стол газету. Передовицу San Francisco Chronicle украшала большая фотография. Толпы людей, палуба авианосца, четверо парней с глупыми улыбками спускаются гуськом с трапа.

Ахмет вздохнул. Попались, нечего сказать.

– Рашен, рашен? – взволнованно повторял мужчина. – Kearsarge, йес?

– Рашен, рашен, – обреченно кивнул Ахмет. – Советский Союз, чего уж там.

– Ух, е-ее… – расстроенно выдохнул Федорчук.

И началось! Откуда только взялись все эти люди? Никого же не было! Заулыбался простой американский мужик, подтащил стул. Приближался второй с распростертыми объятиями. Зловеще засмеялся, заухал, словно филин, старый негр, схватился за телефон. Какая реклама заведению! Стартовал новый виток навязчивого внимания!

Люди что-то говорили, выкрикивали: «Раша! Раша!», хлопали солдат по плечам, сокрушались, что те не понимают. Старик тащил тарелки с едой, еще одну бутылку.

Когда Ахмет попытался сунуть ему деньги, бармен сделал оскорбленное лицо и замотал головой.

– Нот долларз, нот пэй!

Более того, он приволок обратно Серегину купюру и принялся настойчиво впихивать ее ему в кулак.

Распахнулись двери за стойкой. Похоже, старик здесь жил. Оттуда повалили какие-то чернокожие женщины, дети. Звякнул колокольчик, и в заведение ввалились трое белых. Они удивились ажиотажу, царящему здесь, а когда разобрались, в чем дело, нездорово возбудились и стали принимать в нем живейшее участие. Толпа росла, звенели стаканы, гомон стоял, как на базаре. Люди подтаскивали стулья, заказывали выпивку. Заведение наполнялось новыми посетителями, привлеченными шумом. Мелькали прилично одетые мужчины в костюмах, военные. Появилась разбитная мексиканская девица в черных колготках, уж больно смахивающая на жрицу любви.

Солдаты оробели, но когда под дружный гогот сомкнулись бокалы, стали несмело улыбаться. Хихикал Федорчук. Его рассмешило, как глотает слова взволнованный мулат в жилетке на голое пузо. Что за язык такой дурацкий? Как они сами друг друга понимают? Сыпались имена: Джим, Стенли, Кимберли, Лючия. Каждый требовал, чтобы дорогие гости выпили именно с ним. Все что-то спрашивали, но попробуй разберись, чего они хотели. Смеялся Серега. Он уже достаточно наклюкался, чтобы вообразить, будто бы выпивает с американским рабочим классом.

Смешливая проститутка по имени Лючия подбиралась к Ахмету. Он опасливо косился на ее извивающиеся телодвижения. Для полного набора ему не хватало только этого.

Грубоватый мужик по имени Расмус недоуменно поглядел в газету и растопырил четыре пальца. Потом он поочередно ткнул в каждого из присутствующих, развел руками и показал три пальца.

– В туалет вышел, – сообразил Ахмет, поглядывая на часы. – Скоро будет.

– О, тойлет, тойлет! – Американец понятливо кивнул и удивлено покосился на дверь в глубине помещения.

Где же этот загадочный четвертый? Почему так долго?

Было весело, алкоголь тек рекой. Люди расслаблялись от души. Загремела негритянская музыка, пустились в пляс детишки. Парней уже качало, кружились головы. Глупо хихикал подвыпивший Серега. Раскатисто смеялся Федорчук. Кто-то из присутствующих совал ему салфетку, чернильную ручку и просил расписаться, а потом для верности и на обратной стороне. Время летело, заведение раскачивалось, словно находилось на корабле, плывущем через шторм.