Андрей Орлов - Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа

– А мысль нехитрая. – Сержант пожал плечами. – Первое и основное, что напрашивается, – баржа затонула вместе с караулом, и искать ее нет смысла. Жалко, конечно, парней, но что поделаешь. Это армия, друзья мои.

В кубрике воцарилось унылое молчание. Федорчук удрученно разглядывал уцелевшую банку с гречневой кашей. Серега возмущенно пыхтел и подыскивал убедительные аргументы. Полонский выразительно разглядывал бак с водой. Ничего удивительного, что после такого откровения ему страшно захотелось пить.

– Но позвольте, – выискал аргумент Серега. – Допустим, наши не будут нас искать. Сомнительно, но допустим. Но нас ведь куда-то сносит, нет? Землю еще не объявили плоской? Если куда-то дрейфовать, то обязательно куда-то при… дрейфуешь.

– Ты карту видел? – поинтересовался Филипп. – Между прочим, в ленинской комнате висит.

– Да чушь, – фыркнул Серега. – Я знаю, что это океан, но тут же плавает множество судов! Неужели никто не поделится с нами горючим и картой? Мы сами можем вернуться в Китовую бухту. Нас ведь недалеко отнесло, да?

– Серега прав, – неохотно признал Ахмет. – Мы можем рассчитывать только на помощь судов, проходящих мимо. Но, сидя в кубрике, мы вряд ли кого-то заметим. Будем стоять на посту. Каждый по пятнадцать минут. Можно забраться в рубку – там не так тоскливо. Сигнализировать нечем. Предлагаю сделать следующее: расчистить на палубе площадку, сложить там дрова, облить их маслом для дизеля – в машинном отделении весь пол этой гадостью уделан, – укрыть брезентом, а когда возникнет судно, учинить веселый пионерский костер. Можно, в общем-то, постоянно на посту и не торчать, – допустил Ахмет, – но периодически бегать и проверять горизонт. Ну что, товарищи бойцы, есть желающие поработать на сон грядущий?

Снова была ночь, исполненная болтанкой и ужасными снами, хмурое пасмурное утро. Одуревшие, измученные, с опухшими лицами, они таращились друг на друга. Затопили печку, съели на четверых две банки каши из сухого пайка и потащились на палубу. Шторм, как ни странно, стихал, снег уже не сыпал. Море мерно вздымалось, угрожающе серое, практически черное, словно кожа гигантского животного, под которой перекатывались многочисленные волдыри. Температура повысилась на несколько градусов, но за ночь к бортам все равно налипли ледяные сосульки.

– Нужно размяться, – объявил Ахмет.

Вся команда снова взялась за ломы и лопаты, дружно обламывала ледяные наросты. А потом парни в оцепенении стояли, прижавшись к борту, грызли сосульки, всматривались до боли в глазах в зыбкую, еле различимую линию в том месте, где пасмурное небо смыкалось со строптивым морем.

– Продолжаем относиться к приключению с юмором или начинаем паниковать? – спросил убитым голосом Полонский, когда караул в полном составе вернулся в кубрик.

– Нет, я верю в оптимистический финал, – не очень уверенно сказал Серега. – Это скоро кончится.

Филипп невесело рассмеялся и заявил:

– Полтора года тебя, Серега, знаю, а в тебе еще столько всего оптимистического!..

– Так, не раскисать, – объявил Ахмет и потер скулу, которая начинала обрастать щетиной. – Объявляется день тотальной инвентаризации. Мы должны провести ревизию и составить полный список всего, что имеем. Не исключено, что в этом корыте нам еще придется болтаться несколько дней, а то и неделю. Никакой махновщины, все продукты и прочие предметы жизненной необходимости должны быть учтены и лежать на своих местах. В одиночку никто не ест и воду не пьет, уяснили?

– Точно, – ухмыльнулся Филипп. – Социализм – это тотальный учет и контроль. Еще электрификация, но это нам, слава богу, не грозит. Хороший у нас сержант, – похвалил он. – Всегда найдет, чем людям заняться.

– Не ерничать, – нахмурился Ахмет. – А также попрошу обходиться без заявлений, которые можно трактовать двояко. – Он насмешливо покосился на насупившегося Серегу. – И чего застыли, бойцы? Особого приглашения ждем? Сейчас дождетесь у меня! И чтобы побрились все!

Через сорок минут выяснилось, что побриться на барже можно только топором. Бритвенные принадлежности караул с собой не брал – уезжали в командировку на два дня. Солдаты еще раз убедились в том, что рация разбита вдребезги и восстановлению не подлежит. В крохотных каютах экипажа не нашлось ничего интересного, кроме старой одежды, посуды и небольшого пакета с перловой крупой. Все свое экипаж унес с собой в Пионерское. Солдаты обшарили каюты, рубку, трюм, машинное отделение, стащили в кубрик все, что имело даже условную ценность.

В наличии имелись восемь пачек «Беломорканала», произведенных Ленинградской фабрикой имени Урицкого, шесть коробков спичек, три бруска пахучего хозяйственного мыла. Аптечка с небольшим запасом аспирина, ваты, бинтов, а также вазелина с зеленкой. Четыре ведра угля, запас дров, от которого уже значительно убыло. Топор, ломы, плотницкий и столярный инструмент, прикладная ценность которого вызывала резонные сомнения. Имелись автоматы, одеяла, одежда на любой сезон, в том числе гражданская, запас парафиновых свечей, стоптанные ботинки, кеды, несколько бесхозных кирзовых сапог, стопка газет: «Красная звезда» и «Правда».

Филипп Полонский с невольным интересом перебирал потрепанные книги: «Мартин Иден» Джека Лондона, Майн Рид, Фенимор Купер, «Таинственный остров» Жюля Верна, «Пятнадцатилетний капитан» того же автора, новенькая брошюрка «Наставление по стрелковому делу», Устав гарнизонной и караульной службы.

Вся компания хмуро уставилась на пухлый дерматиновый портфель, оставленный лейтенантом Гончаровым. Парни переглянулись, пожали плечами и вскрыли его. Деликатесы, к сожалению, оттуда не вываливались. Начальник караула питался тем же пайком, что и солдаты. Основу багажа молодого лейтенанта составлял махровый свитер и увесистые «Приключения бравого солдата Швейка». Пара теплых носков, земляничное мыло, зубная щетка с дефицитной пастой «Поморин», глупые войлочные тапочки. Их, видимо, сунула жена, а лейтенант постеснялся извлекать из портфеля, чтобы солдаты за спиной не смеялись. Ага, можно подумать, они и так этого не делали!

– Уберите это барахло куда-нибудь подальше, – поморщившись, распорядился Ахмет. – А то будет потом орать, что мы его ограбили. Мыло только оставьте и пасту. Не лезет уже в меня этот зубной порошок. И книгу с тапками… Ладно, давай сюда. – Затулин отобрал у Федорчука офицерскую собственность и бросил в груду «нужных вещей».

Горка с продуктами получилась незначительной. Солдаты уныло разглядывали две банки тушеной говядины, мешочек с крупой, задубевшую четвертинку ржаного хлеба, полстакана байхового чая. Из сухого пайка, выданного на двое суток командировки, осталась банка гречневой каши, три банки перловки, четыре упаковки галет.