Роман Сенчин - Наш последний эшелон

И тебя ли в толпе узнал?

На коленях стоял и «Люблю!»,

Как безумный, при всех повторял.

Ну и так далее – сплошные разочарования на восемь строф.

Проблема брака, любви и псевдолюбви обширна, спорна и многогранна, и в больных, сжатых сейчас слишком малым количеством алкоголя мозгах она не может развернуться во всей своей диалектической глобальности. Другие, на первый взгляд, достаточно низменные проблемы заполняют разум: где бы взять денег? как бы напиться до стандартного состояния? А брак – что брак?.. Вот что говорил о нем прославленный гений А. С. Пушкин: «Законная е… – род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит, а душу брак холодит». Через пару лет после таких-то слов он нашел себе идеал и вскоре женился, со стихов перешел на прозу, погряз в быте, долгах, ревностях и плохо кончил. Или вот пример с местным, культовым некогда рок-музыкантом Максимом Калитиным, по прозвищу Пепел. Был парень отличный: пил, курил, сочинял и пел нужные песни («Единственный способ оставаться живым» – настоящий гимн живой воде), общался с себе подобными, ненавидел реалии и вдруг влюбился, потом женился. Пить завязал, рок-группу свою распустил, стал злиться, когда Пеплом его называли. Устроился на работу охранником, общаться с людьми перестал. Запел благостные сольные песенки… Короче говоря, деградировал человек. Эх, да ладно!

Женя впустила нас, но лишь для того, чтобы поругаться. Что ж – сидит целыми днями дома одна, и вот судьба послала бывшего мужа и двух его собутыльников. Отличный повод искричать накопившееся раздражение; дело понятное.

– А-а, Света-аев! – зло засмеялась Женя, и голос обещает головомойку. – Ну, заходите, заходите, голуби!

Мы в коридорчике, стоим, сняв головные уборы. Женя маленькая, тоненькая до хрупкости, в больших очках. Очень нервная женщина. Чувствую, Юрка сразу же пожалел, что пришли сюда.

– Принес мои полторы сотни?

– Н-нет, Жень, но на неделе…

– Ты уже закормил неделями этими! Два месяца!.. Картошки нет, сижу голодом, родителям зарплату не платят!..

– Мне тоже не платят, – вздохнул Юрка. И мы с Серегой тоже вздохнули.

Женя затрясла головой:

– Да за что тебе платить, за пьянство твое?! Я ему квартиру спасла, последние копейки собрала, как дура, чтоб заплатить! Совести у тебя, Светаев, ну ни капли нет, всё пропил!..

Долго и многообразно кричит на бывшего мужа бывшая жена; жаль, нет у меня диктофона, чтоб записать ее монолог, а в памяти весь спектр просто не умещается. Юрка терпеливо молчит, смотрит на Женю, как герой картины В. Е. Маковского «Не пущу». Бьется та в истерике, глаза из орбит вылезают, очки запотели, волосы растрепались, руки воинственно сжались в кулачонки, а мудрый мужчина ждет, когда кончится крик, когда можно спокойно и твердо отстранить эту дуру и сделать свое дело.

И вот – умолкла, устала.

– У меня даже зуб заболел от тебя, – признался Юрка чистосердечно, трогая правую щеку.

– Еще не то у тебя заболит! Еще не то!..

– Хорош визжать!! Зачем мы пришли: дай десятку до вторника. Во вторник принесу сто шестьдесят тысяч рублей!

– Нету у меня, – грустно ответила Женя, – да если бы были – не дала. Не верю я тебе, Светаев. Ты столько раз клялся-божился…

– Хорош!.. Так не дашь?

– Нет.

– Та-ак… Купи пейзаж! Сен, покажи. Такая работа!.. Десять тыщ всего, Жень!

– О господи!

– Не дашь?

– Уходите отсюда, оставьте меня в покое, алкоголики! И ищи давай деньги на развод…

– Фиг тебе, а не развод! Сама ищи. – Юрка надел шапочку с оранжевым помпончиком, повернулся к двери. Лицо бледное, глаза бешеные. – Пошли, чуваки, а то задохнемся от вони!

И мы уходим, в очередной раз хлебнувши горечь неудачи, рассол людской злобы… И мы держим путь на Дальнюю Базу, на край города, в район новой застройки, где находится квартира Юры. И там мы будем сидеть сколько сможем, веселить друг друга, мучиться от трезвости, петь песни и ждать, ждать чуда.

Глава двенадцатая

На дальнюю базу

Вечер заливает Абакан. Доброе синее небо становится грязным, серым и равнодушным, люди ходят быстро, боятся растерять тепло. Озябшие доги, сделав кое-как свои дела у ближнего деревца, тянут хозяев домой. И воробьи замолчали, скрылись на чердаках, дожидаться утра с его неминуемым живительным светом солнца.

Дворами, дворами, скользя и утопая в снегу, тащимся мы на Дальнюю Базу. Проволоки для сушки белья стремятся перерезать нам горло, ветки деревьев тычут в глаза, но мы не сдаемся, мы отступаем организованно, как Старая гвардия из Москвы, отбиваясь, не теряя знамен и чести… Надежда, надежда греет нас и не дает смириться, отдаться воле окружающего кошмара.

Не разговариваем – нет сил; курим в кулак, смотрим вперед и бормочем что-то хорошее, героическое, чтоб сохранить последние капли бодрости…

Да, вдохновенные оборванцы, истрепанные в тяжелых боях, медленно идущие навстречу все новым и новым испытаниям, вечной борьбе во имя высших целей и высших ценностей. Индивиды без трудовых книжек и страховых полисов, выделывающие кульбиты на борту океанского лайнера жизни, давшего течь во всех своих отсеках и трюмах…

Переставляем ноги, сотни шагов растворяются за спиной, многочисленные килокалории энергии перегорают. Может быть, не напрасно. Предлагаем во все встречающиеся на пути ларьки бесценный пейзаж, но над нами только смеются.

На Дальней Базе мы бываем нечасто: слишком далеко от центра, от главных очагов общественной жизни. Сюда мы приходим только в таких вот, как сегодня, почти безвыходных ситуациях.

Пятиэтажный дом, начатый девятиэтажкой, но недостроенный. Квартира в три комнаты, телевизор, гитара, мешок с картошкой – можно дожить до завтра. А завтра, завтра нас ждут безвестные судьбы и многие другие дела.

Глава тринадцатая

Про молодость

Есть место для лифта, но в пятиэтажках он не положен. По-стариковски кряхтя и отдуваясь, поднимаемся на второй этаж, Юрка находит в кармане ключ от общей двери, отмыкает. Раньше это было просто частью подъезда, но вот несколько листов железа, арматурины, электросварка – и готова еще одна защита от квартирных воров и место, где можно хранить сломанные стулья, пиломатериалы, пакеты с мусором и прочее, не особенно ценное и мешающее в уютных гнездах жильцов.

Юрка живет один, если не считать таких, как мы с Серегой, могущих жить тут, там и сям. Родители у Юрки умерли: отец – года три назад, а мама – этой осенью от рака; сестра в Томске… Швейная машинка, вазы на серванте, удобная кухонная посуда, множество непонятных, но наверняка полезных предметов – все это иногда наводит на грустные мысли, что вот, дескать, живет человек, обставляет свое жилье понравившимися и нужными вещами, любит мыть волосы шампунем «Крапивный», запасает его; он варит варенье – и вдруг умирает, и ничего уже не нужно ему. А вещи остаются, стоят в одиночестве и тоске, наводят пока живого на вышеприведенную думу.