Маша Трауб - Падшая женщина

Вика чувствовала, как Лариса всхлипывает у нее за спиной, как тяжело дышит. Она несколько раз оборачивалась, хотела успокоить Ларису хотя бы взглядом, но та, казалось, не видела ничего вокруг – на ходу снимала фартук, судорожно вытирала им руки и лицо, потом снова руки, сбивала с тапочек налипшие грязь и глину. Приглаживала волосы, оправляла платье. Потом снова надевала фартук и снова, уже об траву, стирала грязь с обуви. Наконец они вышли через главные ворота на улицу. Бабуля опять закурила. Давид пошел подогнать машину. И Вике оставалось только удивляться тому, что бабуля, преодолев тяжелый путь, выглядит так, будто только что вышла из гостиницы. На ее закрытых туфлях на низком устойчивом каблуке не было ни следа грязи. Сама Вика с помощью Ларисы умывалась водой из бутылки, смывая грязь с рук, вытирала о траву босоножки. Она чувствовала себя насквозь грязной и мокрой.

Когда Давид подогнал машину, Лариса снова запаниковала.

– Садись, – велела ей бабуля.

– Я пешком. Тут же недалеко совсем. Вы поезжайте, а я приду.

– Садись.

На этом разговор закончился. Лариса села на переднее сиденье. Вжалась в роскошное кресло и замерла, скрючившись и судорожно вцепившись в ручку.

– Ларис, это не катафалк, – сказала ей бабуля, и та вздрогнула всем телом.

Вика, которая села сзади рядом с бабулей, смотрела на Ларису, не понимая, почему она так переживает. Бабуля же, как только оказалась в салоне, расслабилась и даже улыбнулась.

– Ты знаешь, куда ехать, – сказала она Давиду, и тот послушно свернул на дорогу.

Их опять провожали чужие взгляды – из окон, из ворот. Они ехали едва ли больше двух минут. Давид остановился. Перед воротами – огромными, высокими, но вычурными, с железной ковкой наверху, – стоял тот самый мужчина, который следил за ними на кладбище. Увидев их, он скрылся во дворе. Бабуля вылезла из машины и посмотрела на ворота.

– Какой ужас, – искренне возмутилась она. – Лариса, как можно здесь жить? У вас там ток наверху не проведен случайно?

Поверх ворот действительно тянулась проволока, неприметная издалека, но устрашающая вблизи. Участок был заложен, не выложен, а именно заложен плиткой так, что ни единая травинка не имела ни малейшего шанса пробиться к свету. Единственным живым предметом здесь казался детский мяч, который лежал около ворот. Вике стало не по себе. Она бы с удовольствием осталась в машине, но бабуля шагнула в ворота. Вика нехотя двинулась следом. Давид держался чуть в стороне, но рядом. Вместо любимой точки на горизонте он буравил взглядом спину бабули. Двери им открыл молодой мужчина.

– Я смотрю, Захаров себе нового подхалима нашел? – хмыкнула презрительно бабуля. – И сколько он ему платит? Все начальника из себя строит. Мальчиков на побегушках держит.

Мужчина выпучил глаза, но промолчал.

Дом был таким же внушительным, огромным и неприветливым, как и ворота.

Навстречу им выбежали мальчик и девочка, которых Вика уже видела на кладбище. Они кинулись к Ларисе, но, увидев посторонних, остановились на полпути. Бабуля подошла к мальчику, присела на корточки и заглянула ему в лицо. Мальчик опустил голову и с опаской смотрел на свой мяч – вдруг незнакомцы заберут любимую игрушку.

– На Петю похож, – сказала бабуля. Вика посмотрела на мальчика, но не нашла никакого сходства с портретом деда, высеченным в камне. Разве что подбородок с ямочкой… Или это не ямочка, а грязь? То ли на могильной плите, то ли на лице мальчика. Но мальчик был живой, юркий и явно бойкий. Он разглядывал Вику, Давида и бабулю без всякого страха, а с интересом. Лариса приложила руки к груди и кинулась к мальчику. Тот увернулся, выскользнул из-под ее локтя и кинулся к мячу. Девочка осталась на месте.

– Здравствуйте, – сказала она, как взрослая.

– Здравствуй, – улыбнулась ей бабуля.

Девочка не была похожа ни на Ларису, ни на брата. Совсем другое лицо. Крупной лепки, маленькие, задернутые веками глазки, узкие губки с опущенными вниз уголками, отчего девочка казалась обиженной. Был у нее и дефект, не заметный сразу, но видимый вблизи – верхняя губка как будто была раздвоена и сшита заново. Небольшой шрамик, уже побелевший, тянулся к носу.

Лариса кивнула ей, и она убежала за ворота вслед за братом.

Бабуля бросила окурок на землю и зашла внутрь дома.

– Ну, здравствуй, Дмитрий Иванович. Я смотрю, ты меня ждал.

Им навстречу встал тот самый мужчина, который приезжал в гостиницу. Старик был при параде – в костюме, в белой, тщательно отглаженной рубашке. Он улыбался, и Вику передернуло от этой улыбки. Раскроенная и плохо сшитая губа выглядела уродливо. Рот казался огромным, оголялись десны и зубы.

– Не думала, что это передается по наследству, – хмыкнула бабуля, – твоя внучка очень на тебя похожа.

– Это она упала и ударилась о камень, – тихо сказала Лариса, которая тенью встала за спиной мужа. Вика и не видела, как она прошла мимо нее и Давида.

Бабуля без приглашения прошла в комнату и села за стол. Погладила рукой скатерть. Ей было тяжело. Вика всегда чувствовала настроение бабули – она разглаживала скатерть только тогда, когда ей бывало плохо. А Викина мама всегда огрызалась – думала, что бабуля к ней придирается и попрекает тем, что скатерть недостаточно хорошо выглажена, и сразу вставала в стойку «сторожевой овчарки», как говорила бабуля.

Бабуля сидела за столом и разглаживала невидимые складки на ткани. Все остальные, казалось, застыли и не решались сделать первый шаг. Бабуля молчала.

– Дима, где сын? – спросила наконец она, и Дмитрий Иванович дернулся, скривился, как от резкой боли. Лариса всхлипнула.

– Ладно. Хватит. – Бабуля решительно дернула за край скатерти, выравнивая угол. – Зачем вы все это устроили?

– Что? – по-петушиному крикнул Дмитрий Иванович.

Бабуля сморщилась.

Вика стояла в проходе и чувствовала, что не может вдохнуть. В доме было душно до одури. Или ей это только казалось. От Дмитрия Ивановича, который стоял рядом, пахло тяжелым одеколоном, забивающим пот.

– Бабуль, давай уедем, – сказала Вика, – я не хочу ничего знать.

– Ты сама это затеяла, – ответила, не глядя на нее, бабуля, – я тебе сто раз говорила, подумай, прежде чем решишь узнать правду. Нужна ли она тебе. И зачем делаешь то, что делаешь. Ты меня никогда не слушала. В этом ты похожа на свою мать.

– Я же ничего не хотела. Только на могилу к дедушке съездить, – проблеяла Вика.

– Вот и съездила, – кивнула бабуля и ухмыльнулась.

Лариса ушла на кухню, где, судя по звуку, уронила и разбила тарелку. Дмитрий Иванович тяжело сел за стол, как хозяин, с грохотом отодвинув стул. Давид остался стоять. Вика присела на диванчик, стараясь не издавать лишних звуков. Воздух в доме звенел от спертой духоты и влажности, хотя стены не давали тепла – от камней шел холод. Пол – чисто вымытый, выскобленный до последней деревяшки, – тоже был холодным.