Евгений Зубарев - 990 000 евро

Рядом с машиной уже стоял шофер в расшитой золотом ливрее.

– Прошу вас, прошу вас вот сюда, – засуетился, снова забегая вперед, телепузик.

Я кивнул Гансу, указывая на машину, и увидел, как округлились его глаза.

– Ганс, мы поедем с этими людьми, – сказал я ему строго, и тот осторожно пожал широкими плечами, глядя на меня совершенно несчастными, как у больного котенка, глазами.

Я посмотрел на охранника – он не скрывал ухмылки, но стоял ровно и молча, дожидаясь конца представления и, заодно, конца смены. Похоже, у него и не такие истории случаются, не в первый раз.

Я ткнул в него пальцем:

– Э-э, как вас там, Антон, да?

Антон слегка наклонил голову, прислушиваясь, и я продолжил:

– Мою машину перегоните на Рублевку. Ну, знаете, куда. И помойте ее заодно. Только как следует помойте, а не как в прошлый раз! Уволю, нах!

– Слушаюсь, сэр, – тут же услужливо поклонился мне охранник, пряча улыбку, а блондинка с откровенным восхищением посмотрела на меня. Потом она как-то цепко ощупала меня взглядом, и я осознал, что это было не восхищение, а изумление. Что-то было сделано не так.

Я первым полез в машину, но, оказавшись внутри, не сразу понял, куда примостить свое измученное тело – в этом роскошном лимузине все сиденья и даже стол посреди салона оказались завалены букетами живых цветов.

Пока я, пригнувшись, озирался в поисках свободного места, в салон влез Ганс и сразу решил проблему, одним движением руки смахнув груду букетов с задних сидений.

Он уселся там, блаженно вдыхая охлажденный кондиционером воздух, и тогда я пошел к товарищу, осторожно перешагивая через букеты.

– Одну минуточку! Сейчас все уберем, – забормотал телепузик, безжалостно вышвыривая букеты из салона прямо на асфальт.

– Хоронили, что ль, кого? От ментов, аль в пацанской разборке братуха сгинул? – вяло поинтересовался Ганс в пространство, но в общей суете этот бред никто не услышал, и Ганс обиженно затих.

В лимузин забралась блондинка, на секунду замерла в интересной позе, выбирая себе местечко, а потом направилась к задним сиденьям, явно собираясь сесть между мной и Гансом.

Уж не знаю, почему мне это не понравилось, но я тут же подвинулся ближе к приятелю. Впрочем, блондинку это не смутило – она просто уселась на мои колени, глядя мне прямо в глаза, и еще поерзала своими меховыми трусами прямо по гульфику застиранных армейских галифе.

Я попытался осторожно спихнуть девицу, но это оказалось невозможно – она намертво обхватила руками мою шею и расставила ноги так широко, что я оказался в самом настоящем капкане, выбраться из которого можно было бы, только расчленив блондинку бензопилой «Дружба». Я сдался, прекратив сопротивление, и откинулся на спинку кресла, с демонстративным интересом глядя в окно, где блестели витрины ночного клуба и помаргивали отголоски цветомузыки из танцевального зала. На самом деле я просто не знал, как следует вести себя в такой щекотливой ситуации – дать бабище в ухо или, напротив, отдаться инстинктам, настоятельно требующим от меня совсем других действий.

Телепузик уселся последним, спереди, мельком бросив взгляд на задние сиденья и тут же испуганно отвернув свою ушастую голову к водителю.

Лимузин едва заметно дрогнул и поехал к неспешно поднимающимся жалюзи.

За воротами нас ждал сюрприз: не меньше двух десятков солдат, хоть и без автоматов, зато с саперными лопатками на ремнях, тесной цепью стояли по периметру дорожного «кармана» и с читаемой ненавистью в глазах рассматривали нашу роскошную машину.

– Начинаем интервью, Михаил Дмитриевич? – спросила вдруг блондинка, прижавшись ко мне грудью и совершенно закрыв этой своей грудью мне весь обзор по сторонам.

– Э-э-э, – только и смог вымолвить я, после чего блондинка стала вести себя совершенно разнузданно.

Впрочем, утешало одно – для этого ей пришлось слезть с меня и угнездиться внизу, в ногах, так что потную морду Акулы в окошке лимузина я увидеть успел и даже сделал ему ручкой, одновременно сладко постанывая в особо чувствительных моментах.

Ганс тоже увидел Акулу и радостно пихнул меня локтем в бок – дескать, смотри, какие люди нас дожидаются.

Потом Ганс разглядел, чем заняты мы с блондинкой, и, возмущенно кряхтя, начал ерзать рядом. Потом он тронул меня за плечо и посмотрел мне в глаза, то ли укоряя, то ли спрашивая.

Я поднял очи к небу и бодро произнес:

– Ганс, будешь вести себя хорошо, у тебя тоже возьмут интервью. Верно, э-э, мадам?

Блондинка, не прерываясь, внятно ответила:

– Меня зовут Николь. Николь! И я еще мадемуазель, – потом она все-таки остановилась, подняла свое лицо и улыбнулась: – Кстати, вы ведь тоже не женаты. Не правда ли, Михаил Дмитриевич?

Я на всякий случай кивнул, и она тут же убрала свое холеное загорелое лицо на место.

Ганс хмуро покосился на эту мизансцену, но потом демонстративно отвернулся к окну:

– Братуха, хочу предупредить тебя насчет подставы. Не факт, что это баба. Ты чё, не помнишь, где мы ее подцепили? – сказал он негромко, но внятно, и у меня тут же упало настроение. Ловко Ганс обломал мне кайф, ничего не скажешь.

Николь тоже все поняла, поднялась с колен и взяла Ганса за квадратную челюсть обеими руками:

– Что ты сказал, сука? Это кто, я – не женщина?!

Она сорвала с себя гусарский мундир, под которым не обнаружилось даже намека на лифчик, и потом в два приема сняла с себя свои вздорные меховые трусики.

– Сюда смотри, гондон! – закричала она, раздвинув свои ноги и обхватив сильными, мускулистыми руками голову Ганса так, что тот только мычал в ответ.

Потом она развернулась, уже совершенно голая, наклонившись к нему в крайне убедительной позе, и Ганс пронзительно заверещал:

– Да женщина ты, женщина! Все, молчу. Женщина, бля, отвали уже от меня, или я за себя не ручаюсь!

Николь торжествующе повернулась ко мне и, трагически сдвинув несуществующие брови, спросила:

– Ну почему у приличных людей охранники всегда такие идиоты?

Я только пожал плечами в ответ:

– Сам не знаю. Может, других охранников просто не бывает?

Я с усилием открыл глаза и посмотрел туда, куда получилось посмотреть.

Получилось посмотреть на ослепительно белый, но неровный потолок, с какими-то вензелями и странными пазами вдоль стен. По таким пазам должен ездить маленький метрдотель и делать то, что велено, – например, закрывать все окна на фиг, чтобы яркий ослепительный свет не давил мне так на психику, как давит сейчас.

Я отвернулся от этих ярких, назойливых окон и посмотрел на свои руки. Руки мои были пугающе розовы и вдобавок отчетливо тряслись.

– Чё ты там высматриваешь, дятел среднерусский! Ты же пустой, как карман у наркоши, – раздался голос от подушки, и я подвинулся на кровати, чтобы получше рассмотреть эту наглую женщину, укоряющую меня неизвестно за что.