Ольга Столповская - Куба либре

– Это ты меня спрашиваешь?

– У тебя кожа посинела! Прости меня! Пожалуйста, побей! Покусай меня!

Я впилась в него губами и укусила со всей мочи, чтобы ему жизнь медом не казалась.

– Давай кусай меня! Кусай меня! – орал он.

– Отстань! – Я заперлась в ванной. Все тело болело, словно меня разобрали на части, протерли ромом и на пьяную голову собрали заново.

– Мы, латинские люди, хотим много-много секса. Ты привыкнешь ко мне. Адаптируешься.

– С тобой скорее умрешь, чем адаптируешься.

– Говорю тебе, ты приспособишься ко мне, – говорил он через дверь.

– Никто еще не адаптировался!

– Если тебе надо много секса – скажи. Если тебе надо мало секса – скажи: ок, Алехандро, мне не надо сейчас. Никаких проблем.

– Тогда оставь меня в покое. Мне не надо сейчас, – сказала я через дверь.

Он стоял, прислонившись к двери, так что она скрипела и прогибалась под тяжестью его тела.

– Обещай мне, что ты только для меня и я только для тебя, и я сдержу слово. Когда ты уедешь в Россию, у меня не будет здесь женщин. Я могу год и шесть месяцев жить без секса.

– Откуда такая точность?

– С тех пор как я встретил тебя на Малеконе, у меня не было женщин. О! Почему ты заперлась?

– Я устала!

– Все думают, я принимаю пастрис для секса, но я натуральный. Я никогда не принимаю ничего. У меня и так всегда стоит. Если я приму пастрис, я буду любить тебя три дня подряд.

– Мне этого не требуется.

– Теперь отдыхай! – крикнул он мне через дверь. – Иди в комнату, можешь писать дневник или спать! Тебе нужен отдых! Релакс нау!

Он обожает наряжать меня, словно я кукла. Изучил весь мой гардероб, вплоть до нижнего белья, и развесил наряды в шкафу, чтобы было удобнее выбирать подходящую одежду и одевать меня, как камердинер. Небрежность во внешнем виде для него недопустима. Когда я завалилась спать, не сняв косметику, а утром, едва продрав глаза, поплелась пить кофе, мне была прочитана целая лекция: «Надо, надо умываться по утрам и вечерам!», после чего он собственноручно попытался выковырять из уголков моих глаз комочки вчерашней туши.

Днем мне предоставляется относительная свобода, но к вечерней одежде особые требования.

– Мне не нравятся твои шорты, сними их. Давай надень свое синее платье и жемчужное ожерелье. Мы поедем танцевать румбу. – Он не терпит возражений.

Теперь я начинаю понимать, что творится в голове у мужчин, поскольку Педро говорит то, о чем принято молчать. Причем озвучивает мысль именно в том виде, в каком она зарождается у него в голове, не добавляя никакой смягчающей интонационной окраски.

Поэтому, увидев горничную, сразу жестко отчитал ее за то, что телевизор не работает.

Она начала разбираться с пультом, оказалось, что Педро сам, нажимая на все подряд кнопки, вошел в меню настроек и что-то там переключил.

Это его нисколько не обескуражило. Он даже не извинился перед горничной. Пришлось мне за него извиняться.

А он попросил у меня бритву, побрился, умудрившись использовать все запасные лезвия. Подушился моими духами, врубил клипы на полную громкость и пригласил меня на медляк.

Картина такая: я в вечернем макияже, в платье и босоножках на каблуках. Он голый. По телеку надрывается Иглесиас. Мы медленно и торжественно кружимся по комнате, будто на балу у президента.

– Ми рейна, все ок?

– Да, да. – Я отвернулась от его губищ, которые норовят размазать мою помаду.

Меня бесит надрывный Иглесиас, бесят жаркие объятия Алехандро, бесит то, что он душится моими духами, в то время как я подарила ему мужскую туалетную воду. Почему бы не пользоваться ей?

– Ми рейна! Ми рейна! Ван мумент, плиз, все ок?

– Да! Все ок!!!

– Что случилось, почему ты кричишь?

Он начал меня трясти, старательно размазывая губами помаду вокруг моего рта.

– Потому что я ненавижу! Ненавижу! Ненавижу телевидение! – Слова вылетали из моего рта, и я не контролировала их.

– Почему ненавидишь?

– Просто ненавижу! Ненавижу!

– Но почему, ми рейна?

– Потому что я на нем работала! Потому что оно выебало мою душу!

– Кто выебал? Ми рейна! Кто? Скажи мне?

Он тряс меня так, что я уже ничего не могла сказать, только:

– Те-ле-ви-де-ние.

– Ок. – Он перестал меня трясти, выключил телевизор и сел на кровать, обхватив голову руками. Задумался. – Я не буду смотреть, раз тебе не нравится. Я никогда не включу телевизор, поверь мне!

– Не надо мне твоих жертв! Включай, только тихо!

– Я никогда не включу!

– Ну, вот и отлично!

– У нас на Кубе нет такого телевидения. У нас не показывают клипы, только пропаганду. Это есть только в отелях для туристов. Поэтому я решил посмотреть. Прости меня. Я никогда больше не включу.

– О, господи! Да смотри ты этот долбаный телевизор, если хочешь!

– Не буду. – Он подумал еще немного и добавил: – И никогда не буду покупать телевизор, если ты его не любишь.

– Прекрасно!

Он опять надолго задумался и спросил после пуазы:

Он долго вертелся перед зеркалом в своем пиджаке. Я, поддавшись его настроению, нацепила все свои бирюльки, после чего мы торжественно вышли из отеля.

Перед тем как сесть в подъехавший кадиллак, Алехандро остановился поболтать с бомжем, сидевшим на лестнице у входа. Протянул ему свой стакан бесплатного рома и заговорил с ним так, словно знал его всю жизнь.

Я с удивлением разглядывала кадиллак «Эльдорадо». Где Педро удалось раздобыть такое авто? Здесь, на Кубе, американские ретротачки встречаются достаточно часто, как в Москве «мерседесы», но такую я видела впервые. Красно-белые крылья кадиллака напоминали хвост огромной рыбины, а пасть радиатора сверкала никелированными клыками.

Бомж, оказывается, знал несколько фраз на русском. Как бы реагируя на мою привычку не замечать оборванцев, он, изящно вставляя в свою речь русские выражения, заявил, что мы очень красивая пара и нам надо обязательно завести много детишек.

Чтобы на моем лице не отражалась вся гамма переживаний, связанная с этой темой, и чтобы не дай бог не увидеть призрак Ванечки, я выработала технологию сохранения спокойствия. В моменты, когда речь заходит о детях, я вызываю в памяти картину: половодье, деревья стоят в воде, я плыву на лодке между ними, и течение такое тихое, спокойное…

Это очень помогает. Я пробовала представлять себе и другие вещи, но стопроцентно работают только деревья в воде.

Где я, горожанка, видела половодье? Не знаю. Видимо, в кино. И моя память крепко зафиксировала эти полезные, релаксирующие кадры. Хвала оператору, который их снял. Они помогли мне расслабиться в самые трудные минуты, спасли от мучительных бессонниц.