Михаил Нисенбаум - Почта св. Валентина

– У нас в департаменте и без того одни лепешки, – тихо дохнул в ухо Стемнину Кемер-Кусинский.

– У вас вопрос, Андрей? Или решили признаться Илье Константиновичу в интимных чувствах? А может, вам скучно?

– Я… я…

– Я надоел вам?

– Отчего же… – Кемер-Кусинский побледнел и запокашливал.

– Меж тем вас это тоже касается, господин директор Департамента писем. Вам следует составить приглашения нашим особым гостям.

– А как я пойму, что гость особый? – угрюмо спросил Стемнин.

– Очень просто. Любой, кто не является сотрудником «Почты», – наш особый гость.

«Вы готовы войти в историю?»

Валентин поднял голову от текста приглашения и внимательно посмотрел на Стемнина. В голубой рубахе навыпуск Валентин сидел в резном кресле и играл глянцевым носком ботинка.

– История – страшное место. Счастливых персонажей в ней нет.

– А умереть в забвении разве не страшно? – наседал Веденцов.

– Умереть даже в ореоле славы довольно неприятно.

– Хватит умничать, Илья Константинович! Планы у меня большие. Я вот тут подумал. Возьмем компьютер и интернет. Некоторые люди сутками сидят за монитором. Разве нам нечего им предложить? Какие-то завлекалки… Тесты… Или вот, например: человек загружает свою фотографию, а программа генерирует его психологический портрет. Или вычисляет по базе идеального друга-подругу. Хоть по цвету волос, хоть по астрологической брехне. Как вам?

– Прекрасно, – сказал Стемнин равнодушно.

– Опять же, «Почте» нужен сайт – самый лучший. Осецкий с этим не справится.

Неизвестно, что двигало Стемниным, когда он неожиданно для себя сообщил, что у него имеется подходящая кандидатура. Конечно, Звонарев – человек-фейерверк, к тому же имеющий большой опыт по части сайтоваяния. А может быть, он подкладывал Пашу, словно кнопку на стул Веденцова.

– И что, он крутой специалист?

– Он сайтов построил штук сто, не меньше. Заказчики были счастливы, – отвечал Стемнин, вспомнив сайт про искусственное вскармливание. – Притом веселый, легкий человек.

В этих словах не было ни лжи, ни преувеличения. Заказчики и впрямь были довольны, характер Звонарева точно был весел и легок. А что сайты смешили самого Стемнина, а характер Звонарева выводил его из себя, так ведь он не заказчик.

– Словом, вы готовы за него поручиться? – строго спросил Валентин. – Мне служба по дружбе не нужна.

– Вы на работы его поглядите. Понравится – возьмете на испытательный. За это время разберетесь сами, без поручителей.

Веденцов поглядел на бывшего преподавателя прищурившись и сменил тему.

– На открытии не будет кислой интеллектуальной мины? Торчания в углу у шторы?

– Нет. Я буду торчать у всех на виду.

– Хотел сказать…

Веденцов мялся, не решаясь приступать к какому-то деликатному вопросу, ради которого и затеял разговор.

– Седьмого вы, возможно, познакомитесь с… Со многими самыми разными людьми. Мне будет не до того, да я и не собираюсь за всеми следить… И все же очень рассчитываю на вашу деликатность.

«Ты бы следил, следил неотступно, – подумал Стемнин. – Да только не уследишь».

– Не понимаю, о чем, собственно…

– Собственно, обо всем. Вы такой тонкий и умный в переписке, в том числе в моей. Не теряйте головы и в жизни, понятно?

– Глобально – да, а в частностях…

– Всех частностей не предвидеть, Илья Константинович. Такие иногда повалятся частности, только успевай отпрыгивай. А мне искренне хочется, чтобы с вами ничего дурного не случилось.

Кресло зловеще скрипнуло. Мелькнувшая гримаса на лице Веденцова оказалась благодушной улыбкой, которая принесла ему столько денег и связей. Улыбнулся и Стемнин.

Скоро! Скоро он ее увидит!

В особняке, что в Малом Галерном переулке, дом одиннадцать, вещи потеряли покой, принялись встревоженно бродить с места на место. Там и здесь ловко сновали незнакомые тени. Праздник закладывали в каждый уголок дома, как взрывчатку. Жалюзи с окон исчезли, а на их месте заколыхалась многослойная парча занавесей, подобная пышным бальным юбкам. К уже имеющимся люстрам прибавились сотни светильников, лампионов, бра и подсвечников с уже установленными в них восковыми свечами.

Какие-то трубы, желоба, на каждом углу все спотыкались о ящики, рулоны, буксы проводов, доски. Муравьи-рабочие затерли, заслонили население «Почты».

А во вторник неизвестно откуда явился настоящий трубочист в траурном балахоне, с ядром на цепи и букетом причудливых щеток и ежиков. Он полдня грохотал по крыше, беспокоил потаенные пазухи дымоходов, скрывался по пояс в каминах, извлекая то кривую белую кость, то древнее осиное гнездо. К вечеру, собрав в совок остатки золы, трубочист разжег огонь в мраморном зеве главного камина (одного из трех), и с десяток почтальонов выстроилось вокруг пылающего очага. Розовый свет трепетно омолаживал лица, породненные теплом огня.

В среду в Малый Галерный медленно вползла длиннейшая фура, в чьей оцинкованной утробе сгинули столы, компьютеры, крутящиеся кресла и коробки с документами. Стоило хвосту этой махины скрыться за поворотом, тут же переулок стал наполняться грузовиками, грузовичками, пикапами и мотороллерами.

В садик вокруг дома вселились статуи из туфа цвета ореховой халвы: стройные богини, старые боги и атлеты с щербинами на лицах, танцующие цапли и любовники, завинченные страстным объятием, как бы приступом синхронного ревматизма. Статуи стыдливо прятались в кустах отцветшей сирени. У входа за аркой выросли альпийские горки с фонтанчиками и водопадами, причем каким-то чудом на них уже пестрели причудливые мхи и прочие фиалки.

Поток транспортных средств не пересыхал, и час за часом в особняк прибывали новые предметы: старинные кресла и столики на закрученных ножках, огромные аквариумы с покачивающимися рыбами, десятки экранов, закрывших плоской грудью стены на первом этаже.

Барабанная установка, кубы сабвуфферов, черные воронки динамиков на мониторах, небоскребы аппаратуры. Потом в четырех сапожках-«ситроенах» привезли фарфор, и десять невольниц, одетых в одинаковые зеленые блузы, крадучись пошли по дорожке, закусив губу от сосредоточенного напряжения. Самая первая на каждом шагу отдувала крашеную прядь со лба. Ковры, пестрые подушки, кальяны, фикусы и орхидеи, литавры, трубы, валторны и тромбоны в черных кофрах, золотая арфа, контрабас, чучело оленя с бирюзовыми стеклянными глазами, бильярдный стол и китайские бронзовые вазы.

Стемнин сидел на краешке музейного стула и думал, во что же нужно одеться, чтобы его не приняли в такой обстановке за чернорабочего.

В это время подъехал очередной фургон. Из кабины вышли трое крепких мужчин (у одного из них были золотой чуб и черные как деготь усы), отжали какие-то затворы, и вдруг начали двигаться чрезвычайно нежно и медленно: из фургона выкатилась клетка с маленькой тигрицей. Тигрица, совсем еще котенок, прижимала уши и недовольно постукивала по полу клетки мягким полосатым хвостом.