Михаил Нисенбаум - Почта св. Валентина

Тем временем отправитель неторопливых ответов танцевал твист, не вставая со стула. Директор Департамента писем в демоническом упоении щелкал клавишами: переписка опять перешла в его руки. Лицо Стемнина было озарено бледным огнем экрана. Тонкими пальцами он выуживал из путаницы тонкостей нужные слова, сцеплял их в созвездия фраз и выстреливал ими в темноту, на другой конец города ровно в то мгновенье, когда девушка готова была взорваться от нетерпения. Он был медиум, улавливавший тончайшие колебания настроений двух людей, он заплетал воли в непобедимое притяжение. С каждым новым шагом диалога казалось, что кто-то не выдержит, бросится звонить, ловить машину, помчится навстречу другому.

– Уже половина первого, – жалостно протянул Соловец. – Может, уже спросить про субботу?

– Немного терпения. Пять минут. Семь-восемь реплик, и все решится, – с холодным величием изрек Стемнин.

Но он ошибся. В ту самую секунду, как он произносил слово «терпение», под окошком появилась надпись: ulitka is typing . Соловец и Стемнин в сотый раз переглянулись. В окошке выскочило:

– Пауза. Пауза! – шипел Стемнин, пока музыкант рвал у него из рук клавиатуру и дрожащими пальцами впечатывал:

– Как начес субботы? (Тьфу, не начес, а насчет, ха-ха-ха!)

Он умоляюще глянул на Стемнина, тот милостиво кивнул. Буквы перелетели в верхнее оконце, теперь никакая сила не могла их вернуть.

– Согласна .

Все-таки перед тем, как отправить это слово, она молчала не менее трех минут. Ульяна была достойным соперником.

– Что ты творишь, Зорянова! – тихонько сказала она вслух и приложила ладони к горящим щекам, точно стараясь прихлопнуть два маленьких пожара.

Выйдя на кухню, где мать сидела перед телевизором с неподвижным, стянутым маской из голубой глины лицом, Ульяна сказала:

– Ма! В субботу я иду на встречу с классом. С Сенькой и Аглаей возиться не смогу. Но зато смогу, если надо, в воскресенье.

– Что значит «в субботу»? Сегодня четверг, считай. – Мать почти не шевелила губами. – Мы с Петей запланировали поехать в «Икею» за стеллажом. Нельзя было как-то заранее предупредить?

– Мама, все было под вопросом, Волчок тянула, я не виновата. И вообще, имею я право на общественную жизнь?

– При чем тут право? Мы семья, мы друг дружку поддерживаем, подстраховываем. Ты знаешь, сколько Петя работает…

– Вот я и прошу вас с Петей в кои веки: подстрахуйте меня! В воскресенье я отпущу вас хоть на сутки! Ну пожалуйста!

Мать чувствовала, что горячность дочери не очень-то вяжется со встречей одноклассников, но продолжать спор или выводить Ульяну на чистую воду не стала.

– Ну, раз так приспичило, – недовольно пробормотала она. – Поезжай. Проживем без стеллажа.

При свете телевизора маска на лице матери приобрела нежно-абрикосовый дрожащий оттенок.

Перебивая друг друга, у входа на ВВЦ гремело несколько разных музык. Мегафонный голос предлагал совершить увлекательное путешествие по территории ВВЦ. Две недовольные девчонки грызли семечки, держа под уздцы понурую лошадку-монголку. То и дело подъезжали большие междугородные автобусы, и гребень колоннады расчесывал на пряди реку входящих и выходящих людей.

Ульяна Зорянова в вишневом шелковом платье гордо оглядывала продавца воздушных шаров, тележки с мороженым под синими зонтами, стеклянные кубы с попкорном и сахарной ватой. Как в этом людовороте можно заметить человека, пригласившего ее на свидание? «На свидание», – повторила она про себя и нахмурилась. А зачем ей кого-то замечать? Пускай сам и ищет, кавалер.

Почему его нет? Как эта мелкая звезда осмелилась опоздать на первую встречу! Она ждет пять минут и уходит. Пяти минут, впрочем, не понадобилось. В то самое мгновение, как она приготовилась разозлиться, весь музыкальный разнобой разом смолк и откуда-то сбоку раздался плоский голос, каким делают объявления на пыльном провинциальном автовокзале: «Внимание! Гражданку Зырянову просят подойти к кассе номер семь. Ульяна Зырянова, пройдите к кассе номер семь». «Зырянова?» – Ульяна Зорянова огляделась. Это про нее? На ВВЦ всегда проходили свободно. Какие тут кассы? Отовсюду опять неслись звуки нахлестывавших друг на друга мелодий. Не послышалось же ей? Вдруг справа от центрального проема Ульяна заметила бирюзовую стену, в которую врезан был еще один вход. Рядом с массивными металлическими рамами дверей мелькнула табличка «Касса № 7». Касс номер шесть или пять рядом не наблюдалось.

Пробираясь сквозь толпу, девушка пересекла площадь и оказалась у плексигласового окошка с просверленными для переговоров отверстиями и с поддоном для денег и документов.

– Здравствуйте. Тут по радио объявление было… – начала Ульяна.

– Ульяна Зырянова? – строго спросила тучная кассирша, занимавшая крохотное помещение от стены до стены.

– Зорянова.

– «Чужой сад»? Два билета?

– Я… я не знаю… – растерялась Ульяна.

– Все правильно. Два билета. Бери, пока дают, – прозвучал рядом веселый голос.

Обернувшись, она увидела студента. Если бы Ульяне пришлось вместить в одно слово то, как этот парень смотрел и выглядел, это было бы слово «сияние». Роста парень был невеликого.

– Чаво лыбисся? Меня бы хоть спросил. Почем билеты? А главное – куда?

– Нам все нипочем. А куда, скоро узнаешь.

– Может, я не решуся.

– Я в тебя верю, Ульяна. Пошли в тележку грузиться.

Тележка представляла собой охотничий джип-ветеран, выделявшийся в окружении избалованных городских авто. Штук двадцать фар, кабина и кузов расцарапаны и помяты.

– Едем на сафари? – с уважительной усмешкой спросила Ульяна.

– Только без оружия. – Соловец неожиданно для себя шмыгнул носом.

– Между прочим, я в платье.

– Отличное платье. Оно тебе не помешает.

– Даже не сомневайся.

В кабине тертого джипа оказалось неожиданно уютно: по-мужски обдуманный комфорт, исключающий все лишнее. «Во-первых, никогда больше не шмыгай носом! – в панике приказывал себе студент. – Во-вторых, ничего не получится, хоть шмыгай, хоть не шмыгай. Такая девушка не про тебя, сопляк».

– Пристегнись-ка, – попросил он. – И ничего не бойся.

Он повернул ключ. Музыка завелась вместе с двигателем.

– Ты простыл? Закрой окно, – попросила Ульяна.

– Может, я растрогался.

Ульяна порылась в сумочке и протянула пачку салфеток. «Ей неприятно или она мне сочувствует?»

– Лишь бы не разболелся, – сказала она просто. – Во сколько начало этого «Чужого сада»?

– Без нас не начнут. – Студент-музыкант не отрываясь глядел на разгоняющуюся дорогу; теперь он и впрямь растрогался.