Михаил Нисенбаум - Почта св. Валентина

На перекрестке же случилось вот что. Пока патрульный Славик, екая щеками, гнался на своих двоих за стремительно удаляющейся «шкодой», стреляя ей вдогонку из табельного «макарова», пока сержант Климов пытался вернуть из канавы застрявшую машину, из временно забытого «ленд крузера» вылез малорослый человечек и на цыпочках засеменил к загородившей шоссе фуре. Через двадцать секунд выяснилось, что движок грузовика в полной исправности. Похожая на тепловоз фура тронулась с места и ходко поплыла куда-то в сторону Лыткарино, тогда как «ленд крузер» рванул по освободившейся трассе, отсалютовав гаишникам протяжным сочувственным гудком. Пыхнула по-над асфальтом алмазная кисея поземки, и не стало ее. Инспекторы заскакали, затопали, исполняя в честь отбывших танец ярости и мести, сопровождаемый плевками и одиночными выстрелами, не имевшими, впрочем, серьезных последствий, разве что борт фуры оказался пробит в двух местах. Через минуту сержант постовой службы Климов уже вызывал по рации подкрепление, а затем, пачкая воздух отборной бранью, двое гаишников толкали, пинали, пихали злосчастный «форд», пока тот не прервал страстный поцелуй со старым колесом и не вернулся с недовольным ревом на проезжую часть.

Большое помещение в здании летаргически спящего НИИ напоминало бывшую мастерскую, из которой совсем недавно были вывезены приборы и лабораторные столы. Гулкое эхо подпрыгивало под высокий потолок:

– Сжимай! Своди! Как приличная семиклассница в метро! Все помнят про колени! – кричал после очередного приземления инструктор.

От недружного прыжка группы с метровых козел весь этаж НИИ внятно содрогнулся.

– Поймите, красавица, тело должно войти в восходящие потоки как нож. Вы ноги растопырите – и вас обратно в самолет закинет, это в лучшем случае.

– Николай, вы опять сделали мне неловко, – отвечала, покраснев, долговязая девушка. – Надеюсь, вам приятно.

Стемнин приходил в НИИ мостовых конструкций на подготовительные занятия по прыжкам с парашютом второй раз. Томас из «Блюза» умолял помочь: помощницы разрывались между параллельными сценариями, люди из Отдела торжеств разговаривали через губу, а на аэродроме и в самолете до самого прыжка с группой непременно должен находиться свой человек. Впрочем, уговаривать бывшего преподавателя не было никакой необходимости: он был только рад. Писать письма и вообще играть словами опротивело, и если бы ему сейчас поручили составить хотя бы короткую записку, он написал бы заявление об уходе. На первом занятии была только теория, и Стемнин тишком присматривался к окружающим. Пока здесь не было ни одного человека из участников сценария, и это тоже было хорошо – ни один из новых людей не имел отношения к его истории.

В группе большинство составляли девушки от двадцати семи до тридцати пяти лет. Бойкие, упрямые, готовые перешагнуть через любые препятствия и страхи, лишь бы перезапустить свою судьбу. Мужчин вместе со Стемниным было трое, не считая инструктора по имени Николай. Некоторые записывали теорию в блокноты, а одна девушка щелкала клавишами ноутбука.

Каждый день бывший преподаватель искал лекарство от любви. Какими щипцами вытянуть из сердца боль, он не знал, поэтому надеялся на новые встречи и чувства. Это было приблизительно то же самое, что лечиться от гриппа воспалением легких. Он хотел было позвонить Варе, даже начал набирать номер, но уже на пятой цифре понял, что не хочет ничего сочинять и сможет говорить только о том, что случилось на самом деле. Рассказывать же Варе о Вике – немыслимо. Она не простила бы его и за меньшее. Искать Оксану было вовсе неудачной мыслью: от Оксаны он освободился, и хоть за это одно стоило поблагодарить Березну. Стемнин слишком хорошо помнил, как бывшая жена ненавидела психологические разборы. Девушки с «Почты» были неконкурентоспособны.

Взглянув на новые лица в аэроклубе, Стемнин понял, что и здесь замену Вике ему не найти. Не то чтобы в группе не было привлекательных женщин. Три парашютистки были очень даже ничего, но ни одна из новых знакомых не пожелала бы утешать его, церемониться с израненной душой. Все девушки были полны решимости начать жизнь заново и выполнять собственные желания, а не вслушиваться в чье-то нытье. Поняв, что жалости не дождешься, бывший преподаватель приободрился.

Прыгая на пол, следовало удержать сжатыми коленями цепочку. Ноги стискивать посторонние предметы не хотели, а стремились, наоборот, найти за время прыжка правильное, устойчивое расстояние для наилучшего приземления.

– Эй, как вас там! Вы что, сами себе парашют? Восходящие потоки вас вверх протолкнут. Как пузырек из болота.

Инструктор Николай вообще любил выражаться красочно. Потом будущих парашютистов подвешивали на какой-то прямоугольной то ли дыбе, то ли шведской стенке, где они учились дергать за клеванты. Выходили во двор и опять прыгали с цепочками с высоты в полтора метра, учились валиться на снег.

– Прыжок под углом сорок пять градусов. Отсчитываем три секунды. Как отсчитываем, Лена?

– Сто один, сто два, сто три.

– Причем не скороговоркой. Запомните! В прыжке восприятие времени абсолютно другое. Сначала кажется, время уплотнилось, живешь на опережение. А метров за триста до земли скорость недооцениваешь. Уже успел привыкнуть к высоте.

Утром в воскресенье группа собралась на маленьком аэродроме Крятово примерно в десяти километрах от Чехова. Многие добирались до места на личном транспорте, а троих, в том числе Стемнина, привез на клубном обшарпанном «фольксвагене» Николай. В холодном салоне Стемнин ежился до крупной дрожи оттого, что не выспался и от тревожных предчувствий. Впрочем, глядя на заснеженные поля, перелески, начерченные на небе елки ЛЭП, он успевал одновременно и радоваться, что способен теперь беспокоиться из-за чего-то нового.

Из лесу выпрыгнули несколько домиков, напоминающих корпуса летнего лагеря. Черная река взлетной полосы перечеркивала белое поле. Радар, закрепленный на кабине военного грузовика. Несколько красно-белых метеозондов. Пять самолетов, три из которых скрыты под припорошенным брезентом. Те, что не прятались под тканью, дышали на ладан, и тревога Стемнина сменилась полноценным страхом. Возможно, именно оттого знакомые лица показались ему родными, даже любимыми. Все товарищи по группе были взвинченно веселы: смех помогает сохранить лицо. А улыбкам помогали и инструктор Коля, и приклеенные к борту салона мрачные картинки. На одной парашютист и смерть с косой показывали друг другу средний палец, причем палец смерти состоял из одной-единственной косточки. Николай балагурил:

– Если повезет, увидите, как снежинки родятся. Будете трогать облако, не снимайте перчаток.