Максим Кантор - Красный свет

– Вам мало? Сам Чичерин вам показания дает! Историк имеется! – Семен Панчиков обрадовался, что оппонента загнали в угол. – С историей будете спорить?

Серый человек прищурился (совсем как Ленин, подумал Семен Панчиков), посмотрел хитро – не разыгрывают ли его:

– Если свидетель серьезный, познакомимся обязательно. Все показания знать надо… Если показания правдивые… – выудил из кармана блокнот. – Мельгунов, значит… вот, записал. Поинтересуюсь… Я историю люблю, фактик за фактик цепляется. Сперва Людендорф, а потом план Барбаросса… Деталька к детальке…

– Перестаньте кривляться! – Семен Семенович плохо владел собой.

– Проверять информацию надо… Вот, например, такой случай: у бабки потоп в квартире – с жильцов верхнего этажа компенсацию изъяли… Все по закону. Только потопа никакого не было, бабка сама все водой залила… а прокурору только дай волю! Выставила соседей на пять тысяч.

Гости слушали эту ахинею обреченно – куда деться? Серый продолжал:

– Еще пример: судили домушника, квартиры потрошил на первых этажах. Внизу кто живет? Пролетарии небогатые, с них что взять? Телевизор и подштанники. А к делу подшили пентхауз в Серебряном бору – там картины, антиквариат, драгоценности. И загремел мужик на двенадцать лет… Я думаю так: Ленина выставить германским шпионом – выгодно политикам Антанты. Существовал план по дискредитации Владимира Ильича.

Лучше испортить воздух в приличном обществе, чем ляпнуть этакое. Не принято Ленина называть Владимиром Ильичом, так воспитанные люди не говорят. Это пионеры в годы Советской власти говорили: Ильич – наш дедушка. По отношению к бездетному Ульянову метафора звучала уморительно. Еще чего не хватало: Ильич!

– Значит, оправдаем Ильича?

– Нюрнбергский процесс нужен! – крикнула Губкина. Она как раз закончила диалог с послом – сошлись на «Эколь Нормаль». – Нюрнбергский процесс над большевиками!

– Например, Германия, – заметил адвокат, – покаялась в фашизме. Провели денацификацию.

– Напрасно не судили большевиков! Надо было Нюрнбергский процесс над членами компартии устроить, – сказал Панчиков.

Обеденный зал французского посольства вскипел в репликах.

Журналист Роман Фалдин крикнул со своего места:

– Старых фашистов судили! Мой дед про это полжизни статьи писал. Теперь старых коммунистов разоблачим!

– Мою бабушку, – заметила мадам Бенуа, – фронтовую корреспондентку, большевики расстреляли без суда.

– Господи! – Губкина поднесла руки ко рту, как бы сдерживая крик. – Как это произошло?

– История семьи, – краем сухих губ улыбнулась мадам Бенуа. – Решила рассказать…

– Цвет нации выкосили! – сказал правозащитник Ройтман.

– Когда уничтожали ветеранов Белого движения, не смотрели на возраст! – заметил художник Шаркунов.

– Пусть ответят! – согласилась Гулыгина. Варвара Гулыгина была сложным, как говорили ее подруги, человеком; многие жены, вероятно, могли бы призвать к ответу ее саму. Впрочем, Варвара рушила только то, что было само по себе непрочно.

– Не все виноваты… Некоторые заблуждались… – сказал Сиповский, и кое-кто в зале подумал, что гомосексуалисты – люди бесконфликтные, ищущие компромиссов.

– Ах, то же самое говорили про нацистов! Они не виноваты, они не знали! – Госпожа Губкина волновалась, волнение красило ее. – Нужен открытый судебный процесс над большевиками! Для начала провести публичный суд над Ульяновым-Лениным!

– Но у Ленина сыскался защитник! – Семен Панчиков невольно рассмеялся, представив суд на лысым палачом и выступление серого человечка в суде.

– Развалит дело! Он развалит дело Ульянова-Ленина! – хлопнул себя по коленке адвокат Чичерин, ему тоже стало весело. – А кто вам за это платит, интересно?

Кому-кому, а уж адвокату Чичерину было известно, как разваливают дела. Клиенты у Чичерина попадались разные – только здесь, в обеденном зале французского посольства Чичерин насчитал четверых, с каждым обменялся значительным взглядом. Вот тому господину в шелковом пиджаке грозила конфискация имущества за растраченный Пенсионный фонд; вот тот седовласый человек едва не лишился сына, обвиненного в причастности к преступной группировке. Ах, бывает всякое! Скажите, как в наше время заработать на достойную жизнь и не преступить закон? Судейские крючкотворы выискивали сомнительные детали в биографии известных людей, заводили следствие – будем называть вещи своими именами: так делали в надежде на отступные. И адвокатам приходилось бороться не только с судьей, но со свидетелями, с журналистами, со следователями: каждый хотел получить свою долю от чужого несчастья. Чичерину было что вспомнить.

Тут, кстати, и мобильный телефон загудел в кармане; адвокат неприметным движением выудил из кармана перламутровый аппарат, поднес к уху, выслушал сообщение. Не сказал ничего в ответ, улыбнулся. Новости пришли именно те, каких ждал, – свидетель отказался от показаний, дело о подпольных казино закрыто за отсутствием обвинения. Развалилось дело – но знали бы вы, милостивые государи, чего это стоило! Адова работа, если хотите знать.

Иной человек мог обвинить Евгения Чичерина в цинизме – адвокат знал, что за его спиной шушукаются. Однако циничен он не был, скорее наоборот – совестлив. Чичерин говорил своим друзьям, что всякое дело скрупулезно взвешивает на весах совести: имеет ли он моральное право бороться с приговором? Да, подчас защищаешь преступника; да, твой клиент, возможно, и украл нечто – но скажите: а тот, кто его обвиняет, то есть само государство – разве образчик честности? Кто больше ворует, предприниматель, который увел прибыль на Каймановы острова, или государство, которое бюджет тратит на прихоти кремлевских чиновников? Я, говорил Чичерин, подсчитываю убытки, причиненные обществу, и выбираю ту сторону, которая приносит меньше вреда. И если преступление, вмененное бизнесмену, менее опасно, чем зло, творимое государством, процесс следует развалить.

Адвокат спрятал телефончик, вооружился ножом и вилкой, принялся разделывать рыбу, поставленную перед ним официантом. Умело отделил голову, взрезал рыбье тельце вдоль, откинул верхнюю половину рыбы, вытащил из форели хребет. Рыбий скелет вынулся единым движением, и форель утратила форму. Адвокат ловко отслоил шкурку, выбрал лакомые кусочки, а прочее смел в дальнюю часть тарелки – развалил рыбу, не стало рыбы, только кусочки нежнейшего филе остались. Вот оно как делается, господа! А про что у нас тут речь? Про Ульянова-Ленина?

– Я никого не защищаю, – сказал серый человек, – я сведения собираю… Много вранья кругом. Про красных, про белых… – Сумасшедший даже присвистнул и прикрыл глаза, чтобы передать масштабы дезинформации. – Про демократов…