Александр Иличевский - Орфики

Стерев с потолка сгущенку, я слез со стремянки.

Сели пить чай.

– Нужно еще восемнадцать, чтобы перевести его статус в свидетельский, – сказала Вера и закусила губу.

На следующее утро я был у Романа Николаевича.

После весь день шатался по городу и вечером перед закрытием пришел на Арбат. В зоомагазине выбил чек и подошел к продавцу у аквариумов:

– Макропода, пожалуйста. Который поживее.

– Банку давай, – сказал продавец с мокрым сачком в руке.

– Вот, – я протянул распечатанный презерватив. – Сюда его.

Поддув и завязав резинку, я посмотрел на забившуюся перистую рыбку и опустил ее в карман пиджака.

Как смерклось – прошел перед Пашковым домом, напрыгивающим с холма на Кремль, и встал в переулке, чтобы дождаться, когда навстречу выплывет «чайка». На входе меня осветили с головы до ног фонариком, облапали и подвели ко мне собаку. Я слабо чувствовал, как макропод тычется мне в ребро.

Меня завели, как в прошлый раз, в темную комнату. Я начал раздеваться. И вдруг застыл. В комнате кто-то был и напряженно молчал.

– Кто здесь?

– Я.

– Кто «я»?

– Игрок.

– А… Я тоже… Игрок? Ты стрелок-колода. Это они игроки. Мы так – расходный материал.

Человек ничего не ответил, только вздохнул.

– Холодно… – произнес голос нерешительно.

Я замер.

– Там будет еще холодней… – отозвался я, разорвал зубами презерватив, облился и засунул в рот затрепыхавшуюся рыбку.

Дверь открылась.

– Стрелки́, на выход.

Вторым стрелком оказался рослый, прекрасно сложенный человек с заплывшими от синяков глазами. Он ежился и семенил, зажимая ладонями пах. Что-то мне показалось в нем странным. Потом, когда я смотрел на него – лежащего навзничь с аккуратной точкой в виске, я понял: на его теле не было ни единого волоска…

Роман Николаевич обернулся к нам и, приветливо улыбнувшись, дал пройти к креслам.

Красная Москва в этот раз была не в себе. Ее мотало из стороны в сторону, и голос звучал глуше, будто она чревовещала.

– Отпустите, отпустите, дяденьки…

Барин одернул ее:

– Евгения, возьмите себя в руки, сосредоточьтесь.

– Отпустите… Станица Наурская, грузовик взрывается, шестьдесят трупов, две сотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Илисхан-Юрт, мечеть, два взрыва, тридцать трупов, полторы сотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Саратов, отпустите… 9 Мая, противопехотная мина под трибуной, семьдесят четыре трупа.

Щелк.

Напарник мой всхлипнул и повалился на пол.

Рыбка затрепетала, я едва сдержал ее под щекой.

Пока раздевали и выводили следующего, ко мне придвинулся Ибица и сказал негромко.

– Живучая ты скотинка. Сдохни!

Я уже не видел и не слышал того, что происходит вокруг.

– Моздок, взрыв в автобусе, девятнадцать трупов.

Щелк.

Щелк.

– Москва, Тушино, концерт, взрыв, шестнадцать трупов, полсотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Моздок, госпиталь, взрыв, полсотни трупов, полсотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Ессентуки, взрыв в электричке, сорок четыре трупа.

Щелк.

Рыбка задергалась.

Щелк.

– Москва, «Националь», взрыв, шесть трупов.

Щелк.

Стрелок завалился.

Ибица разделся и уселся напротив меня.

– Отпустите… – взревела Красная Москва.

Барин шагнул к ней, она попятилась.

– Не надо, – заскулила прорицательница.

Роман Николаевич встал на прежнее место.

– Москва, метро, «Павелецкая», взрыв, сорок два трупа, две с половиной сотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Тульская область, взрыв самолета, сорок два трупа.

Щелк.

Щелк.

– Ростовская область, взрыв самолета, сорок восемь трупов.

Лицо Ибицы задрожало и сморщилось.

Щелк.

Щелк.

– Москва, метро «Рижская», взрыв, десять трупов, полсотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Нальчик, карательный отряд, сотня трупов.

Щелк.

Щелк.

– Али-Юрт, ночь, люди идут по дорогам, стреляют, каратели, трупы.

Щелк.

Щелк.

– Москва, Черкизовский рынок, тринадцать трупов, полсотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Орджоникидзе, взрыв в маршрутном такси, тринадцать трупов.

Щелк.

Щелк.

– Назрань, взрыв, двадцать трупов, полторы сотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Кизляр, вокзал, двенадцать трупов, два десятка раненых.

Щелк.

Щелк.

– Сергокалин, вышка, взрыв, восемь трупов.

Щелк.

Щелк.

– Орджоникидзе, рынок, взрыв машины, семнадцать трупов, полторы сотни раненых.

Щелк.

Щелк.

– Пятигорск, кафе, взрыв, четыре трупа.

Щелк.

Ибица чмокнул и рухнул.

Роман Николаевич встал на колени, склонился над ним. Закрыл ему глаза, встал.

Только выйдя в переулок и снова потрогав за пазухой сверток с деньгами, я выплюнул почти переставшего шевелиться макропода.

В Султановке я Веры не застал. Уже по дороге крепко выпил и не стал сопротивляться, когда генерал налил мне стопку.

Вера вернулась в третьем часу.

Когда увидела нас обоих за столом, сверкнула глазами, схватила и унесла бутылку. Вернулась.

– Ты как добралась? – спросил я.

– На такси.

– Не езди в такси так поздно, пожалуйста.

– Тебе-то что?

– Правда, Верунчик, мы беспокоимся, – очнулся генерал, дремавший, свесив голову на грудь.

– Беспокоитесь? Не надо обо мне беспокоиться, я сама о себе побеспокоюсь.

– Нет, родная, – сказал я, – теперь ты не только за себя отвечаешь. Теперь нас трое, любимая…

И тут Вера взорвалась, слезы брызнули у нее из глаз, и она кинулась наверх, в свою комнату.

Там я ее и нашел, лежащей на постели, содрогающейся от рыданий.

– Вер, а Вер, – сказал я, садясь рядом. – Смотри, что я принес. – И положил ей на руку пачку денег.

Она оторвала мокрое лицо от подушки.

– Да пошел ты, – она ударила меня по руке, и деньги густо рассыпались по полу.

Я вернулся к генералу и один допил бутылку.

Очнулся я уже среди бела дня и долго не решался открыть глаза от раскалывающей голову боли. Но собрался, поднял себя и, не одеваясь, пошел в парк. Там я упал в пруд, забарахтался и выскочил из него по колено в иле.

Стуча зубами от холода, я поскакал в дом. Генерал сидел на крыльце в кресле-качалке. Он поднес мне стаканчик портвейна и бутерброд. Опохмелившись на ходу и кое-как отерев о траву ноги, я залез под душ. Когда вышел, встретил Веру в кухне, она наливала себе чай.

– Завтра мне будет нужна твоя помощь, – сказала она.

– Хорошо, любимая. Что за дело?

– Мне в больницу надо. Отвезешь, заберешь вещи, потом привезешь обратно.

– А что случилось?

– Это по женской части, – сказала Вера.

– Как скажешь, – подошел я к ней и припал губами к ее руке, решив, что в неведомом женском мире в случае беременности полагается регулярно наблюдаться у врача.

– Завтра с утра, – сказала Вера, когда я, прежде чем бежать на станцию, пришел к ней попрощаться.