Николай Климонтович - Скверные истории Пети Камнева

– Ведь твой муж хорошо зарабатывал, – с ужасом, почти в панике воскликнул Михаил Борисович.

Она стала сбивчиво объяснять, что, конечно, после Вити кое-что осталось, но все это у Лизы, и что Лиза дала вот ей с собою пятьсот рублей, но я ведь тебе, Миша, их отдала .

– У меня ничего больше нет, – сказала Елена Петровна с некоторым удивлением: ей казалось, что если она согласилась на его уговоры и приехала, то деньги ей не нужны. – Я думала, пятисот рублей на первое время достаточно, – добавила она робко.

– Пятьсот рублей! – крикнул Михаил Борисович и страшно, театрально захохотал. – Пятьсот рублей!

Петя узнал о том, куда Лиза сплавила мать, последним. И ужаснулся. Он даже не стал вдаваться в объяснения с сестрицей. В сознании Пети поступок матери, сбежавшей к полюбовнику – отчего-то в этом случае он употребил именно этот устарелый оборот, – еще не сняв траур по отцу, был чудовищен. И эта чудовищность в его воображении, особенно когда он выпивал, разрасталась до чрезвычайных размеров. Он был безотчетно уверен, что мать должна была вести себя как безутешная вдова, храня память . Когда Петя все это высказывал, горячась, даже его милая спокойная жена Ольга не смогла сдержаться:

– Ты об этом говоришь так трагически, будто твоя двенадцатилетняя дочь потеряла невинность.

Петя посмотрел на нее, не понимая, и сказал только:

– Хуже, это еще хуже…

А мне он потом, несколько успокоившись, сказал проще:

– Конечно, это все гадость. И кончится какой-нибудь гадостью, я чувствую. Я ведь этого прохвоста с детства знаю. Он и учителем-то был малограмотным. Но матушка всегда считала его безнадежно влюбленным романтиком, прощала убогость, а он за ее спиной без конца червонцы у отца сшибал. Но отец никогда об этом не говорил. Не хотел, так сказать, разрушать замок грез…

И Петя оказался прав.

Разговор о деньгах произошел у Михаила Борисовича и Елены Петровны день на третий ее пребывания у него на даче. Не понимая еще, что происходит, Елена Петровна стала улавливать неприятные перемены в его отношении к ней. Во-первых, он стал раздражителен и постоянно указывал ей, что она все делает не то . Она не так двигалась, не так ела, не туда бросала использованные салфетки в его уличном деревенском, тесном Елене Петровне, туалете.

– Миша, я старая, – говорила Елена Петровна с мягкой улыбкой, как бы извиняясь за это. – Не сердись, голубчик.

Голубчик , однако, поглядывал на нее злобно, иногда цедил прости, устал, нервы. От чего он так устает, Елена Петровна не знала. Понимала, конечно, что он просто очень любит самого себя невесть за какие достоинства, и удивлялась самой себе, что долгие годы не могла разгадать в предупредительном Мише сребролюбивого и черствого человека. И считала дни, когда ее от него заберут. От разочарования в Мише и от стыда за себя и за свою доверчивость она даже иногда украдкой плакала, хотя очень редко давала волю слезам. Теперь она ждала от Михаила , как стала она его про себя называть, чего угодно . Но все-таки не угадала, каким позором все кончится.

Однажды он вошел на веранду с перевернутым лицом и дрожащими от сдерживаемой злости губами. И раздельно спросил:

– Ты пользовалась туалетом?

Елена Петровна растерялась и сказала, что да, наверное, пользовалась. Скорее всего…

– А ты знаешь, что я его рано утром мыл?

– Да, там было чисто, – сказала Елена Петровна, краснея, уже предчувствуя что-то постыдное.

– Так зачем же ты его обосрала?!! – неистово завопил Михаил Борисович. – Старая дура, маразматичка… Нет, у меня сейчас будет инсульт, – пообещал он кому-то невидимому.

Елена Михайловна поднялась с дивана, на котором сидела, шагнула вперед, отодвинула скорбного Михаила Борисовича, вышла на крыльцо. Потом произнесла твердо:

– Позвони Лизе.

– Да пожалуйста. Только на хрен ты ей нужна…

Но взял трубку сотового телефона и позвонил.

Забирать Елену Михайловну приехал ее новый зять. Она уже сложила свой чемоданчик и терпеливо просидела на крыльце больше двух часов. С Михаилом Борисовичем больше не сказала ни слова.

Когда зять приехал и погудел у ворот, она поднялась на ноги. Зять взял чемодан в одну руку, другой поддерживал тещу.

– Вы ничего не забыли, Елена Петровна? – спросил он предупредительно.

– Ничего, – сказала она и стала тяжело протискиваться на переднее место, рядом с водительским.

Но Лиза обнаружила-таки, что у Михаила Борисовича осталась маленькая микроволновая печь, которую тот у Лизы выпросил. За этой самой печью определили съездить Петю, как он ни упирался: ни сама Лиза, ни ее муж не могли отпроситься с работы. Петя позвонил мне:

– Слушай, поехали вместе. Я не могу видеть этого пакостника. Я с этой скотиной что-нибудь сделаю…

Мне эта поездка была очень некстати, тем более, впрочем, что я уже не однажды оказывал Пете услуги, когда тот попадал в щекотливые ситуации, а он по этой части был мастак. Но Петя заверил, что мы уложимся в полтора часа, туда – днем, когда еще люди не едут на дачу, а обратно как раз тогда, когда никто не едет в Москву. Все это была пропаганда: мы больше часа стояли в пробке при пересечении Ярославского шоссе и окружной дороги. Однако, как оказалось, Петя очень правильно сделал, что уговорил меня поехать с ним.

Петя позвонил этому самому Михаилу Борисовичу с дороги, предупредил, тот, видимо, что-то возражал, но Петя сказал жестко:

– Поговорим на месте.

Естественно, Петя на даче никогда не был, и мы долго искали нужный дом. Потом Михаил Борисович долго не открывал, пытаясь разговаривать с нами, стоя за закрытыми воротами. Петя объяснил ему, что перемахнуть через забор нам ничего не стоит. Тот, видно, что-то прикинул – нас все-таки было двое относительно молодых мужчин, а он был одинокий старик. И открыл. Но сразу же заявил, что удерживает эту самую печь за проживание. Вот тут-то пригодился я.

Я оттеснил Петю, не давая ему больше рта открыть. Спросил, в какую цену в сутки оценивает Михаил Борисович постой в его разрушенной старой даче. Он стал плести что-то о том, что у нас в Валентиновке комнату с верандой сдают за шестьсот долларов в месяц.

– Вот и считайте, – сказал он.

Я достал стодолларовую бумажку.

– Сдача будет?

Старый идиот вынул из штанов потертое портмоне и стал копаться в рублях.

– Несите печку.

Не знаю, отчего он меня послушался, наверное, возбудился от вида стодолларовой купюры, поплелся в дом, попросив нас подождать у ворот. Когда он вернулся, я взял печку, осмотрел, спросил – работает ли. Он заверил, что как новая . Я передал печку Пете, спрятал купюру в карман и закрыл ворота под носом у Михаила Борисовича. Он завизжал, но не сразу смог открыть ворота, а когда выбежал на улицу, мы уже тронулись. Под колеса Михаил Борисович благоразумно не полез. Только кричал:

Читать дальше