Мария Метлицкая - После измены (сборник)

Я вспомнила, как однажды в юности мы были под Сочи. Пошли в горы и заблудились. Стемнело, решили заночевать. Мне совсем не было страшно. Он разжег костер, соорудил из четырех палок и куртки тент от накрапывающего дождя, набрал каких-то мягких веток и устроил мне ложе. И даже принес мелких и терпких диких слив – очень хотелось есть. Спала я, как убитая, а он всю ночь приглядывал за костром – в горах ночью было довольно прохладно.

С ним было нигде и никогда не страшно! В любой стране он прекрасно общался с аборигенами, замечательно ориентировался в пространстве и прекрасно читал карты. А как он водит машину! Я всегда смотрела на его профиль и любовалась. Просто бог за рулем – спокойно, размеренно, уверенно. На провокации не поддается. На хамство не отвечает. Только чуть хмурится и сдвигает брови. И мне это тоже всегда нравилось. И еще – я смотрела на его руки: сильные, крепкие, с длинными пальцами и красивой и ровной ладонью.

«Это уже, наверное, из области эротизма», – подумала я. Он мне всегда нравился! Кроме уважения, были, безусловно, и восхищение, и восторг, и гордость. Он лучший. И самый любимый. Ни разу, ни разу я не усомнилась в своем выборе! И никогда о нем не пожалела.

Всем не везет? Куча несчастных? Преданных и обманутых? А что, счастливых быть не должно? Уверенных, верных, сплоченных, единых.

Ну, должна же быть какая-то пропорция! Какие-то законы равновесия должны быть соблюдены? Какие-то исключения из общих правил! Ну не бывает же все и у всех плохо?

Бывает.

И который раз я готова была бросить ему в лицо: «Что ты сделал с нашей жизнью? Разве нам было плохо?

Ты не просто предатель! Ты хуже. Ты разрушитель! Ты ликвидатор. Ликвидатор всего того, что я так долго и тщательно строила. Вернее, мы! А это еще тяжелее и труднее. Совместное творчество всегда сложнее. По крошке, по кирпичику. Затирали швы, ставили заплаты.

И я тебя ненавижу! Вот за все это!»

Я вспомнила Маринку – медсестру в детской поликлинике. Как-то заболела Анюта, и Маринка приходила делать уколы. Мы стали приятельствовать.

Маринка сидела на кухне, пила кофе и рассказывала, как она ненавидит своего мужа Николая Ивановича. Маринка была приезжей, из маленького удмуртского села. В детстве натерпелась по горло – пьяницы-родители, инвалидка-сестра, три младших брата. Была одна мечта – вырваться из этого кошмара. Она приехала в Москву, окончила училище и устроилась на «Скорую»: там давали общежитие и больше платили. Но и работка была адова. Аварии, бомжи, пьяные драки с последствиями. За ней начал ухаживать водитель с их подстанции. Был он вдов и немолод, зато имел двухкомнатную квартиру в хрущевке на первом этаже. Маринка говорила, что «до свадьбы не давала». Не потому, что порядочная, а потому, что было противно, и этот «сладостный» момент она, как могла, откладывала. Расписались. Настал час икс. Дальше деваться было некуда. Маринка закрыла глаза и задержала дыхание. «Молодой» оказался бодр и настойчив. И еще – неутомим.

Было противно до слез, до рвоты. Она убежала в ванную, и ее вырвало. Залетела она с первой ночи. А ребеночка хотела! Ведь и лет уже было немало, да и очередь из женихов не стояла. Родила дочку Катьку. Муж старался изо всех сил: халтурил по ночам, гладил пеленки, доставал дефицитные продукты – время было голодное.

А Маринка его ненавидела. Причем на тактильном, физическом уровне. Запаха его не выносила. От интима, как могла, увертывалась. А он – непрошибаем. Ты – жена, ты обязана, три раза в неделю. Как «Отче наш». За уклонение даже пугал статьей Гражданского кодекса.

И Маринка терпела. Говорила, что человек он неплохой, скорее хороший: непьющий и негулящий. Все тетки ей завидуют. А отец какой! Для Катьки лоб расшибет.

– Хоть бы расшиб, прости господи! – И Маринка вытирала злую слезу.

Все понимает. За все ценит. И правда – повезло. В тридцать лет, без роду, без племени. Пятьдесят второй размер задницы. Нос картошкой, на голове три пера – и нате вам, замужем. Да со своей квартирой, да с дочкой, да с непьющим мужем. А муж еще и дачу взялся строить. Участок получил – два года пороги оббивал. И построит – не сомневайтесь! Все своими руками. А руки у него золотые.

Только вот одно плохо. Так плохо, что повеситься охота. И Маринка опять всхлипывала.

– Ну, разойдись, – сказала я Маринке однажды. – Разве можно так мучиться? Это же насилие над собой! Ты же его в конце концов ночью подушкой придушишь от ненависти!

Маринка посмотрела на меня с интересом – подушкой, говоришь? А что, это мысль! И странно так смеялась.

Леди Макбет Мценского уезда!

А потом посерьезнела:

– А я все записала тут. Все плюсы и минусы. В столбик. И знаешь, что получилось? – Она загадочно замолчала и достала из сумки мятую бумажку. – А получилось то, что кругом одни плюсы, понимаешь? А минус всего один! И вот из-за этого паршивенького, жиденького минуса я буду ломать свою жизнь? Лишать дочку отца? Менять квартиру после ремонта? Чтобы опять пахать на двух работах? Ну уж, нет! Я лучше потерплю! Да и делов-то!

Бедные бабы! «Потерплю!» А неврозы, депрессии, онкология? А потерпят ли они? Подождут, пока мы станем счастливыми?

И еще раз я подумала тогда: «Какая же я счастливая! Ведь у нас всегда это в радость. Всегда. Ни разу у меня не возникло мысли, что это противно. Да, не так ярко, как раньше. Не так пылко и таинственно. Без сюрпризов, что называется. Мы друг друга знаем наизусть. Все заветные и потаенные струны. И от этого нам только проще и свободнее». И еще я думала, какое счастье, что мы знаем друг про друга все. А вот это – зря. Нельзя знать все друг про друга. Всю правду, всю изнанку. И даже – почти всю. А где загадка, интрига где? Нельзя быть такой же знакомой, как подъезд в собственном доме.

Наивная дура! Прелесть новизны еще никто не отменял!

И мой муж дал мне возможность в этом убедиться!

Спасибо за урок! Только я, по-моему, не поумнела. Или – все впереди? Есть шанс?

Да, про «прелесть новизны». Про ту женщину я старалась не думать. Даже знать ничего не хотела. Это – как способ спасения, что ли? А еще было страшновато. А вдруг она лучше, вдруг красивее? Да наверняка, – потому, что моложе. Ей меньше на двадцать лет. На целых бесконечных двадцать лет! А что такое двадцать восемь и сорок восемь – все мы отлично понимаем. И женщины и мужчины – они ведь тоже не идиоты!

Я вспоминала себя в двадцать восемь: самый расцвет, самый сок. И «уже» и «еще» – и все в самом лучшем смысле. За что осуждать и ненавидеть ее, ту? В чем ее вина? В том, что захотела все и сразу? Да и в корысти ее обвинять сложновато – он так хорош, что… Может снести крышу и без всяких там его бонусов в виде машины, денег и прочих атрибутов успешности. А его щедрость? Да что там щедрость! Его мозги, жизненный опыт – самое ценное и привлекательное, его юмор, его тело…