Андрей Рубанов - Стыдные подвиги (сборник)

Он превратился в легенду еще в юношестве. Бабка с дедом любили его и выделяли из всей толпы потомков. Внуков от троих детей родилось шестеро, но Мишка был первым и любимым. В младых летах страстно увлекался садоводством и был прозван Мичуриным. Выращенный им арбуз обсуждался в четырех семьях: маленький, размером с половину футбольного мяча, внутри белый, совершенно непригодный в пищу, — но важен был, разумеется, не сам арбуз, а попытка взрастить его в грубом климате средней полосы. Бабка сдувала с Мишки пылинки, дед — глава клана, директор школы, ветеран двух войн — уважал, давал деньги и все позволял. Уже будучи продвинутым подростком, Мишка приехал к деду и попросил выдать ему старые подшивки журнала «Огонек», единственного в Советском Союзе общедоступного глянцевого издания. Дед выписывал «Огонек» четверть века, стопа журналов хранилась в сарае и высилась до потолка. В каждом номере печатались шикарные цветные фотографии и репродукции классиков мировой живописи: Мишка аккуратно вырезал картинки, отдавая предпочтение мастерам Возрождения, а также Рубенсу и Кустодиеву, увез толстую пачку, и спустя месяц тетка сообщила очередную ошеломляющую новость: Мишка заклеил свою комнату голыми бабами. От пола до потолка.

Теперь, приезжая в Домодедово, я ходил в сумрачную комнату старшего брата, как на экскурсию. Отовсюду на меня смотрели мечтательные глаза обнаженных красавиц. Матово отсвечивали белые бедра, груди, плечи и животы. В одном углу помещался аудиопроигрыватель, стоивший целое состояние, другие углы были заставлены лыжами: разочаровавшись в агрономии, Мишка посвятил все свободное время физической культуре.

Иван трепетал старшего брата — Мишка был старше нас на восемь лет, — но если знал, что хозяин комнаты ушел надолго, звал меня в святая святых, лез под кровать и выкатывал на свет умопомрачительные спортивные снаряды: две длинные стальные рамы на резиновом ходу. «Роллеры, — пояснял Иван. — Он на них летом гоняет. Каждый день до Москвы и обратно».

До Москвы от их дома было пятнадцать километров.

Первый разряд по лыжным гонкам Мишка получил, будучи еще подростком.

Я дотрагивался пальцем до темной твердой резины, толкал — колесо размером с блюдце крутилось, издавая восхитительный гул; безусловно, внутри все было идеально смазано, и загадочная жизнь моего красивого родственника представлялась такой же твердой, красивой и сложной; очень хотелось узнать, что там, внутри? Как трутся друг о друга отлично подогнанные мелкие детали?

Лыжи всегда были высокотехнологичным спортом. Облегающие комбинезоны, легкие ботинки, невесомые палки из прочного пластика, десятки видов мазей — в нищем и сером Советском Союзе добыть все это было почти невозможно. Продвинутый спортсмен, одетый ярко и удобно, румяный и сосредоточенный, проносился мимо пахнущих сивухой простолюдинов как призрак другой, лучшей жизни, как сверхчеловек, — их было мало, и если подросток показывал хороший результат, он попадал в систему, которая лелеяла его, кормила и гарантировала преуспеяние. Инвентарь покупался за рубежом на государственные деньги; выдавался бесплатно. Если планировался выезд на соревнования — тренер писал особую справку, ее надо было просто отнести в школу. Педагоги не возражали. Пусть едет, — вдруг вырастет в чемпиона мира? Вдруг однажды встанет на пьедестал почета, под звуки гимна, начинающегося со слов «Союз нерушимый»?

Правда, в случае старшего брата все обстояло сложнее: Мишка учился только на отлично, особенные успехи выказывая в математике. Ему прочили большое будущее. Вундеркинд, самородок, отличник, чемпион, золотой мальчик. Гений.

Спорт был частью идеологии. Система спортивных школ просеивала десятки миллионов мальчиков и девочек. Первый разряд по любому виду спорта обеспечивал уважение среди сверстников, даже если речь шла о сугубо мирных дисциплинах вроде шашек или прыжков в длину. «Ка-мэ-эс» — кандидат в мастера спорта — произносилось с придыханием. Мастер спорта уже был небожителем. Восемь из десяти мальчишек мечтали о карьере спортсмена: дальние поездки, хорошая еда, нарядная одежда. Спортивный костюм носили, как смокинг, в нем ходили на танцы, в гости, на свидания с девушками.

Я не ходил на свидания, костюма не имел. Я болел астмой. И когда — на двенадцатом году жизни — приступы удушья стали регулярными, вдруг выяснилось, что в моей семье есть еще один хронический астматик: старший двоюродный брат.

Он был как ты, говорила мать. Хрипел, ночи не спал. Не просто бегать — ходить быстро не мог. Но победил это.

Я слушал и понимал, что тоже хочу победить, но не знаю пути к победе. Спросить у брата? Невозможно; я ни разу ни о чем его не спросил. И не собирался спрашивать. Небожителю не задают вопросов. Сам разберусь.

Спустя два года состоялся переезд — поближе к Москве, на родину матери, в Электросталь, — там недуг сошел на нет, и я стал подозревать, что помимо воли к победе еще желателен соответствующий климат.

Расстояние до Ивана — ровесника, единомышленника, одного из ближайших друзей — сократилось втрое, теперь я стал бывать в Домодедово едва не каждый месяц. Все как у всех: бесконечные дискуссии о медитации, йоге, альпинизме, рукопашном бое. Однажды весной приехал в очередной раз; взрослые отлучились, Иван спустился в магазин, и я, решившись, опять зашел в уникальную комнату своего уникального родственника. Сразу увидел, что прибавилось книг, какие-то узкоспециальные труды по спортивной медицине и физиологии; заметил и шприцы, и упаковки с ампулами, а на столе лежала пухлая тетрадь; открыл.

Это был дневник, но опять же не простой, а спортивный, дневник тренировок; небрежный, но читаемый почерк.

«19 марта. Самочувствие плохое. Бег — 5 километров, отжимания — три серии по 50 раз».

«20 марта. Самочувствие ниже среднего. Бег — 3 километра, приседания — 5 серий по 50 раз».

«21 марта. Самочувствие очень плохое…»

И так далее. Количество приседаний и отжиманий не впечатлило меня, но скупые пометки о скверном состоянии духа ошеломили. Заставили увидеть в лыжнике-супермене человека, живущего несладко.

Дальше новости о легендарном брате поступали реже, но стали более сенсационными. Мишка учился блестяще вплоть до выпускного класса, но в итоге лыжи вышли ему боком: в последний школьный год перспективный спортсмен часто ездил на соревнования, много пропустил и остался без золотой медали. Поступал в Московский университет — недобрал баллов. Пришлось идти в армию. Там, напротив, талантливые спортсмены требовались всегда и в любых количествах. По слухам, кандидат в мастера спорта надел сапоги и шинель только один раз, в день присяги, после чего сразу отбыл защищать честь своей воинской части на очередные соревнования.