Галина Артемьева - Кто косит травы по ночам

– Всегда?

Надя помнила свой недавний разговор с мамой. Та маниакально стремилась вернуть все, что было когда-то несправедливо отнято. Она горела страстью возмездия, и это понять было можно, хотя немного пугало. Но сама Надя была далеко не уверена, что все возвращенное добро так уж им необходимо. Оно потребует огромных усилий по его сохранению, поддержанию, приумножению. Недаром в богатых семьях детей рожают для того, чтоб отпрыски потом трудились на семейном поприще, то есть обслуживали накопленное предками. В какой-то момент накопления происходит страшная штука: деньги перестают служить человеку в той мере, в какой человек служит им. Человек делается их рабом, подчиняя собственную судьбу материальным ценностям. Много иметь – это тяжелый, часто неблагодарный удел. На запах денег слетаются отнюдь не райские птички. Богатый вынужден всегда быть настороже. Он не может верить друзьям, он не принимает в расчет чужую искренность, а если принимает, в большинстве случаев жестоко просчитывается.

– Детям всегда плохо, – повторила Ляля.

– А ты не хотела бы… – Наде немного страшно было произнести то, что собиралась, – ты не хотела бы остаться у нас? Насовсем. Как дочка.

Она так сказала совершенно спонтанно. Но чувство родства душ спонтанным не было.

Улыбка совершенно преобразила детское лицо.

– Я бы хотела. Только… купите мне, пожалуйста, крестик. Сначала крестик. И все изменится. Вот увидите.

И снова Надю зазнобило.

Хворост получился на славу. Вообще-то это самое непедагогичное, что может быть: пользоваться детским трудом, да еще глубокой ночью, когда ребенку положено спать. Но им было так уютно вместе. Ляля шумовкой вытаскивала из кипящего масла готовые хворостины, укладывала их на блюде, посыпала сахарной пудрой. Надя сгоряча замесила слишком много теста. Хотя хвороста много не бывает. Схрупают в мгновение ока. Но пока впечатление производилось внушительное, весь стол заставили блюдами, наполненными кулинарным шедевром.

В шесть утра тесто закончилось.

Уф-ф-ф!

А ведь пора и позавтракать!

– Позавтракаем, и на боковую! Как ты думаешь? – делилась планами Надя.

Она видела, что Ляле хочется хвороста, чувствовала это. Впервые за десять совместных дней она ощущала, что ребенок испытывает голод. Нормальный детский голод при виде вкусненького. Да это можно хоть каждый день! Да она еще столько рецептов знает! Ну, погоди, заяц Ляля! Мы еще тебя откормим до ослепительной красоты.

Хрум-хрум. Полблюда как не бывало. И молока попила. Полный порядок. Надя заварила себе чайку, расслабилась. Они понимающе улыбнулись друг другу. Вполне можно пойти вздремнуть.

И в этот самый миг покоя и счастья на кухню, как смерч, ворвалась взъерошенная Ирина, споткнулась о не успевшего отскочить Тихона и, даже не разобравшись, кто и что, крикнула:

– Танька Рахманова! Вот кто это! Рахманова! Она мне во сне приснилась. У Ляльки нарисована Танька. Фамилия – Рахманова. Во сне мужской голос сказал! Нормально, а?

В этом вся Ирка.

Ну кому еще во сне, как по заказу, объявляют ответ на не дающий покоя вопрос? Да еще мужским голосом? И как бы расценил все это Зигмунд Фрейд?

– Всю ночь отношения выясняли, – пожаловалась Ирка, плюхнувшись на стул и пододвинув поближе блюдо с хворостом. При этом она еще нахально показала Наде на чайник с заваркой и чашку, мол, чаю давай.

«Вот так ночка! – подумалось Наде. – Похоже, никто не провел ее, эту странную ночь, мирно посапывая в подушку. Все так или иначе маялись и переживали».

– Как начал с вечера ныть, что надо везти ребенка во Францию, родителям показывать! Я ему говорю: тебе мало, что мы все его не Егором или Гришенькой зовем, а Жоржиком, как пуделя какого? Этого тебе мало? Растет ребенок, все у него есть, папа, мама, няня – кандидат педагогических наук. Что тебе надо? Вытащить нас туда, а потом ребенка у меня отнять? Он говорит: «Но не у всех отнимают! Столько русских у нас замужем, никто не жалуется». Ага, никто! Если бы! Ты сам по телевизору видел? Видел! Ну и все! Потерпи десять лет. Будет ребенку двенадцать, поедем. Тогда фиг ваши там отнимут. С двенадцати у ребенка положено спрашивать, с кем он хочет быть. А родители могут сюда прилететь. Летают же туристы, никто не жалуется. Я приглашение сделаю. Примем как царей. Что еще надо? Пусть у нас заселяются, в конце концов. Будут Жоржика языку предков учить. А он опять за свое. И ноет, и ноет: «Любишь, не любишь». Еле уснула. И спала-то всего ничего, а тут этот мужской голос. «Танька, – говорит, – Рахманова!» Представляешь? Торжественно так, как диктор. И я как-то сразу все поняла. Что сплю, и это все во сне, но что надо немедленно проснуться и скорей тебе сказать, а то усну надолго, и все пропадет начисто. Вот я и помчалась. А у вас тут пир!

Ирка набила полный рот и показала рукой, что испытывает райское блаженство.

– Надька! Удочери меня, что ли! У тебя так вкусно всегда. Как ни проснусь, из кухни такие ароматы! У Таньки-то этой, Рахмановой, которая с портрета, раньше другая фамилия была, я точно не помню, Ситникова, что ли? Что-то такое… Сичкина, Ситкина… Не важно! Она у нас декоратором работала, когда еще этой Сичкиной-Ситниковой была. Ну, помнишь, эпоха: быки эти в красных пиджаках (страшно вспомнить) квартиры себе покупали и затевали ремонты, требовали, чтоб сделали им «побогаче». Я тебе тогда еще столько рассказывала! Одни анекдоты с ними! Им предложишь что-нибудь, а они тревожно спрашивают: «А подороже нету?» Вот Татьяна им и делала «подороже». Она вообще-то до этого в школе детей учила черчению-рисованию. А потом не помню уж кто облагодетельствовал: к нам определилась.

– То есть получается, что если это Лялина мама, то имя Таня не случайно? В записке той было, что девочку зовут Таня. Это ведь специально написали? – проговорила быстро Надя.

– Что-то такое в этом есть, только пока не пойму что. Подожди, дай доскажу. И вот она однажды делала ремонт самому Рахманову, помнишь, был такой богатей, один из первых начавший что-то там на бирже, не помню что, но о нем тогда все газеты писали, в программе «Взгляд» выступал. Совершенно имя из головы вылетело, ты подумай! Таньку вспомнила, а этот, ведь у всех на слуху был, а никак…

– Антон, – сказала Надя тусклым голосом. От бессонной ночи все Иркины сведения завихрялись у нее в голове и тут же куда-то пропадали. Но нужное имя почему-то выскочило без напряжения.

– Антон, – повторила вслед за ней Ляля, словно пробуя слово на язык.

– Антон, точно! – подтвердила Ирка. – Молодцы! И вот слушайте, что дальше было. Она за него вышла замуж! За Антона! И стала Рахманова. Лучше, чем Сичкина, да? И после этого уволилась. Сказала, муж не велит работать. Годы те помнишь? Все хотели красивой жизни, чтоб сразу, много и навсегда. Всем хотелось наверстать. Вот такие вот картинки, девчата! Будете ценить тетю Иру, а?