Дина Рубина - Окна

– Вы все врете, Леша, – теряя терпение, решительно заявляю я. – Вы это прямо сейчас выдумали на ходу.

– Можете справиться у любого экскурсовода, – говорит он, состроив обиженное лицо. – Переговоры длились три недели, пока, наконец, под охраной израильского солдата монахиня не спустилась вниз и не подняла из травки свою драгоценную пасть…

– Леша, отстаньте, – говорю я. – У меня голова идет кругом.

Он откусывает кусок от булки, с минуту жует, держа задумчивую паузу, наконец произносит уже серьезно:

– Между прочим… в Старгороде, конечно, есть о ком писать: это же ковчег, где каждой твари по горстке. Он, думаю, и размером-то с тот самый библейский ковчег. Ведь если вдуматься: греки, копты, цыгане, курды и суданцы, русские, грузины, айсоры… И об ильинцах не забудьте – живописнейшая публика! Недавно в винном подвальчике в Старгороде видел сценку: спускается ражий русский мужик в облачении ортодоксального еврея, требует у стойки стакан водки, одним махом опрокидывает в рот и занюхивает засаленным рукавом своего лапсердака… Но, знаете, если писать о здешних меньшинствах, то… начинайте с армян.

– С армян? – удивляюсь я. – А чем они главнее остальных?

– Не главнее, а упрямее. По сравнению с другими они оказались самыми стойкими, практически не ассимилировались и сохранили язык. Ну, а главное – их квартал. Вот это – орешек! И тему вашу обыграете: гляньте на их неприязненные окна. Мало крупной решетки, они еще и железной сеткой окно затягивают – видать, есть что скрывать. Вы только вдумайтесь: остальная часть Старгорода разрушалась всеми, кому не лень было сюда нагрянуть… а Армянский квартал не пострадал ни от римлян, ни от византийцев, ни от персов, ни от арабов. Оцените, тетя: сколько тайн, сколько документов там может храниться. А если вспомнить их разбросанную по всему миру и очень богатую диаспору? Сколько родственных связей, сколько ценностей, принятых на хранение «в минуты роковые»! Вообразите – сколько там тайников, а?! На три романа хватит. И учтите: почти все этнические армяне Старгорода – потомки семей, проживающих тут с I века до новой эры… Среди воинов Тита, громившего Иерусалим в 70 году, были и армяне; они хорошо воюют, их и тамплиеры с охотой нанимали.

Леша удовлетворенно откидывается на стуле, словно минуту назад решил наконец, о чем мне надо писать.

– Да, да – только армяне! – провозглашает он и шлепает ладонью по столу жестом руководителя проекта, подводящего итог совещанию: – Армяне – самый благодатный материал. Возьмите их Школу Святых переводчиков. Там десятки тысяч древних манускриптов. А доступа в нее нет – даже именитых ученых не пускают, такой скандал, – впрочем, армяне всегда на всех плевали. Причем на Школу переводчиков несколько раз покушались, но она под такой защитой, что все попытки заканчивались провалом. И покушались всегда… внимание, тетя! – ортодоксальные евреи. Говорят, даже Любавический ребе благословлял своих питомцев «на разведку». А знаете – почему?

Я спохватываюсь, что, как обычно, уже втянута в очередную невероятную Лешину историю и даже мысленно лихорадочно выстраиваю ходы фантасмагорического сюжета… несмотря на то, что не раз давала себе слово никогда больше не поддаваться на…

– Ну, почему? – иронически глядя на Осипова, спрашиваю я. – Только учтите: весь этот Голливуд серьезные люди не хавают…

– Да потому, – со спокойным достоинством произносит Леша, не обращая внимания на мои жалкие наскоки, – что, согласно некоторым, весьма упорным слухам, именно там спрятаны Скрижали завета!

– Здрасьте! – смеюсь я. – Скрижали… А Скрижали вам не жали?

– Мне – нет… Только нынешний папа Бенедикт XVI завершил свой вояж на Ближний Восток визитом к иерусалимским армянам. С чего бы это?!

Он вынимает из чашки с недопитым капучино ложечку и, победно на меня поглядывая, аккуратно ее облизывает.

Вот так всегда: слушаешь его, слушаешь с недоверчивой улыбкой, а потом…

С привратником собора Святого Иакова Армянской Апостольской Церкви (он сидит в подворотне, закинув правый локоть за спинку стула, а левой рукой машинально оглаживая брюхо – видать, только что отобедал) лучше говорить на английском; израильтян этот сукин сын недолюбливает, как и все иерусалимские армяне.

Можно было бы разобраться в вопросе, вступив с ним в подробную перепалку, но неохота, да и некогда: я гуляю по Старгороду со своей американской приятельницей и хочу беспрепятственно проникнуть во двор этого славного храма. Двадцать лет я завожу сюда гостей из разных стран и никогда не уверена в успехе предприятия: благорасположенность привратника зависит от неведомых мне причин – от настроения, от пищеварения и прочих соображений, вдаваться в которые себе дороже.

Речь о том, чтобы вломиться в само здание храма, вовсе не идет – там и во дворе есть что показать гостям: могилу, где захоронена голова святого Иакова (одного из тех галилейских рыбаков, которых Иисус лично призвал на проповедь Евангелия); висящие на цепях деревянные доски – «накусы», по которым много веков подряд армяне колотили, призывая верующих к молитве, ибо вплоть до конца XIX века мусульмане запрещали колокольный звон; и наконец, самое, на мой взгляд, интересное и странное: пологи из кожзаменителя, прикрывающие вход во храм.

Поэтому я предоставляю право моей приятельнице культурно по-английски выяснить у этого носорога, можно ли нам пройти через подворотню в небольшой прямоугольник двора, где и находятся вышеназванные достопримечательности…

И тут выясняется, что впервые за 20 лет я сподобилась оказаться в соборе перед началом службы: не успевает старый хрыч открыть рот, как в подворотню в длинных черных рясах попарно входят «тридцать витязей прекрасных»; из ближайшей – через дорогу – семинарии привели на молитву семинаристов.

Сразу скажу, что к иерусалимским армянам у меня слабость. Особенно к священникам. Как пропел поэт – «все они красавцы», а я люблю смотреть на красивых людей.

И вот, совершенно завороженные видом чернобородых статных и сумрачных красавцев-семинаристов, две немолодые тетки молча следуют по пятам стройной колонны во двор храма. Скатки пологов развернуты, их яркая пестрядь напоминает гобелены Сергея Параджанова – та же национальная традиция.

Внутри собора я оказываюсь впервые и сначала не понимаю, что мне здесь кажется странным. Вот что: здесь нет окон, следовательно, нет и витражей, нет того праздничного, просторного голубого воздуха, что заполняет обычно сводчатую вертикаль любого собора.