Доктор Разгон - Конвейер

…Настигнув нерусского сзади, Блайвас хлопнул его по плечу с вопросом: "Ты чурка?!"

Черноволосый мужчина обернулся, и получил удар в нос. Зашедший с другой стороны Штрум сделал профессиональную подсечку и уронил жертву на асфальт. Вместе с Радько они стали пинать ногами, прыгать, особенно сытными получались топчущие удары геологоразведочных ботинок Штрума, тяжелыми каблуками которых он выбивал об азербайджанскую голову чечетку. Он топтал с таким огнём, с таким порывом, как не затаптывал во всю свою жизнь, кажется, ни одного другого чурбана. Черная голова под его подошвами металась и прыгала, кость хрустела, кровь брызгала вокруг. Ритмическое нарастание крика жертвы, также как понижение, ощущалось в самом темпе ударов. Блайвас вынул камеру и стал снимать. Жертва умолкла и перестала двигаться. Мимической доминантой этой скорбной фигуры на асфальте стала уже не размозженная голова, а вытянутая, неестественно выгнутая правая рука, на которой Радько попрыгал двумя ногами в самом начале, чтобы осколочный перелом исключил сопротивление. Блайвас заснял крупным планом и эту руку, чтобы зритель смог воспринять образ страдальца во всей его шекспировской силе. Прекратив с чечеткой, Штрум выхватил из берца кинжал, вонзил его по самую рукоятку под левую лопатку жертве, и, выдержав короткую экспозицию, два раза провернул против часовой стрелки, отправляя мамлюка на седьмое небо к его аллаху:

– Убивать чурок весело и модно! Россия – для русских!

Блайвас нажал на zoom и взял крупным планом рану, в которой пузырилась кровь:

– Ну на х**, куда его теперь вывозить?

Штрум с деланным смущением кивнул в сторону Исаакия:

– Всё-таки это православный собор.

Облако, схожее с хлопком, всё ещё не таяло в синем тумане, и также равнодушно стояли на крыше Исаакиевского собора серо-зеленые истуканы-апостолы.

Блайвас подбросил Штрума и его подругу до их дома. Не попрощавшись, она вышла из машины и направилась к подъезду. Пожав на прощание руку Радько и Блайвасу, Штрум выбрался из джипа и окликнул её:

– Алло, мы же собрались в магазин!

Не оборачиваясь, она крикнула: «Сходишь сам!»; и исчезла за дверью. Он пожал плечами и пошёл один.

Набрав продуктов, он пришёл домой, и, оставив пакеты в прихожей, стремительно вошёл в спальню. Марианна сидела на банкетке перед зеркалом и расчесывала свои длинные белые волосы. Он встал перед ней на колени.

– Что с тобой, моя розовая птичка…

Она его оттолкнула:

– Мерзавец! Как ты мог?! Ты убил его при мне, прямо на площади!

Она тешила себя иллюзией, что видео, которые он размещает на сайте – постановочные, на которых сцены убийств разыгрывают актеры.

– Ты воткнул нож, прямо в…

Она лишилась сознания, он едва успел её подхватить. Но и в обмороке, так походившем на смерть, она чувствовала, как, вместе с ужасом, её заливает волною страсть.

Марианна наполовину пришла в себя: из-под отяжелевших век показались белки глаз, грудь вздымалась, бессильно повисшие руки искали любовника. Она сжала его в своих объятьях, впилась ему в тело ногтями и, прильнув судорожно раскрытым ртом, запечатлела на его губах самый немой, самый глухой, самый долгий, самый скорбный и самый восхитительный из поцелуев.

Она тянулась к нему всем телом, и чем ужаснее, беспощадней и свирепей он ей представлялся, чем больше обагрял он себя кровью своих жертв, тем сильнее жаждала она его.

Слив страсть, они вышли во двор. Они улыбались друг другу, их движения были неспешны и неторопливы. Под навесом Штрум привлек её к себе и поцеловал, после чего они заняли скамейку. Она села к нему на колени, и пара выглядела столь увлеченной собой, что даже бабки во дворе улыбались от такой картины. Они хорошо смотрелись: физически развитый парень в белоснежных кроссовках, белых джинсах и темной спортивной олимпийке, и миниатюрная блондинка с телосложением гимнастки: в красной курточке, синих джинсах и с неизменным рюкзачком, который был у неё вместо дамской сумочки. Штрум любовался игрой её глаз.

– Посмотри на меня: я совсем неразвитый, не просветленный чел. Но я стараюсь. Видит бог, я стараюсь.

Её лицо оставалось безэмоциональным, а глаза улыбались. Штрум продолжил с предельной серьёзностью:

– В детстве я постоянно дрался во дворе, и однажды ко мне подошёл какой-то дедушка и сказал: «Ты будешь очень хорошим парнем». И вот я всё жду.

Когда они стали встречаться, Штрум показался ей слишком правильным, возвышенным и романтичным. От него пахло мужчиной, а не табачищем, перегаром и потом, как от многих других парней с района. Он чувствовал любовь, а не цинично пользовался ей. Его голос обладал гипнотизирующим воздействием. Он стал настоящим героем для восемнадцатилетней девушки, чьи знания о жизни ограничивалась информацией из книг. Но когда Марианна увидела его видеозаписи и узнала, чем он занимается… увы, в компании парней с района он проводил отнюдь не вечера творческой интеллигенции, на которых поются песни Булата Окуджавы и штудируется томик Осипа Мандельштама, они занимались кое-чем другим… отчего он стал внушать ей ужас, стал казаться каким-то чудовищем… но уже было поздно. Она боялась его и в то же время обожала. В интересах дела, чтобы завоевать её, ему надо было казаться романтиком, и спустя некоторое время она оценила по достоинству то, что старательно скрывалось за обходительными манерами и пышными букетами цветов: грубый пещерный примитивизм, агрессия и животный магнетизм. И это не было наигранно – он оказался настоящим и именно поэтому сумел внушить такую любовь. Ночами напролёт кровожадный любовник и сладострастная девушка, не размыкая неистовых объятий, молча обменивались яростными поцелуями.

Чёрный Хаммер подъехал к главной проходной аккумуляторного завода Балт-Электро по адресу Калинина 50А. Водительская дверь открылась, и на улицу вывалился Винцас Блайвас. Он дошёл до входной двери, уныло посмотрел на табличку, на обшарпанные стены. Постоял, понаблюдал за рабочими, которые шли через проходную, на груженую фуру, выезжавшую из ворот. После чего вынул из кармана мобильный телефон, набрал номер. Ответили сразу. Его лицо озарилось хищной улыбкой:

– Алё, здрасьте вам!

Поприветствовав собеседника на уличном жаргоне, он спросил:

– Слышь, Андрей, а ты сейчас где?

– На заводе.

– На заводе? О, я тоже здесь… возле проходной на Калинина 50А.

– Ничего себе!

Несколько мгновений они помолчали. Наконец, Андрей сказал:

– Ну ты что, здесь? Мне выйти?

Блайвас ответил как бы нехотя:

– Ну давай, ёпта.

Десять минут ожидания он провёл, неподвижно сканируя окружающую обстановку, пугая своим видом проходивших мимо рабочих – рядом с квадратным черным джипом, сам квадратный, страшный, весь в черном, словно посланник тьмы, патриарх всея ада. Наконец появился Андрей Разгон, с приветливой улыбкой на лице и вкрадчивыми манерами. Обменявшись рукопожатиями и дежурными фразами, стали молча разглядывать друг друга. Вопросительный взгляд Андрея совершенно не смущал Блайваса. Наконец он сказал: